Неважная честь,
чтоб из этаких роз
мои изваяния высились
по скверам,
где харкает туберкулез,
где блядь с хулиганом да сифилис.
И мне
агитпроп
в зубах навяз,
и мне бы строчить
романсы на вас Ц
доходней оно
и прелестней.
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной песне.

Маяковский, ничтоже сумняшеся, при жизни ставит себе изваяние на скверах
новостроек, заполненных проститутками и хулиганами! Да где он видел так
ое?! Почему ему сходит с рук чудовищная клевета на наш прекрасный светлый
день?!

А что обо мне наговорят, когда я уйду? Любимая Ц жена друга; красивая Веро
ника в поклоне на авансцене Ц законная супруга Яншина; Таня, белая эмигр
ация, ныне Ц жена барона, и Ц нежность красного агитатора. Но ведь и это п
равда. Обидно, если напишут: «запутался». А Ц могут, У нас умеют танцевать
на крышке гроба. Ну так останься, взмолился в нем маленький мальчик с губа
ми негритянского трубача и глазами олененка. Ты волен, только ты! Никто же
не знает о письме, которое жжет твою грудь! Никто? Значит, я Ц никто? Или мне
все можно? Единственно, в чем человек свободен, так это в решении, принято
м наедине с самим собою, -ты, слово, и никого более… Гвоздями слов прибит к б
умаге… Если бы в мире не было горя, не существовало бы литературы. Неужели
страдание угодно поэзии? Как отвратительно кто-то писал, что Тургенев па
нически испугался во время кораблекрушения и сулил капитану деньги, есл
и тот пустит его в лодку первым… И никогда, никто не сможет понять его и Ви
ардо Ц «ведь у Полины были муж и дети!»… А многим ли дано знать, что самое с
ложное слово на земле Ц «вмещать»?
Сердце Пушкина вмещало всех, кого он любил, но после того, как его расстрел
яли, об этом начали писать мемуары… Ах, отчего же нет Лили?! В Берлине еще де
нь, два часа разницы во времени, будь проклята эта ее поездка…
Отстраненно и вминающе Маяковский вспомнил ватное ощущение бессильной
ярости, которое сковало тело, когда он пришел с Романом в темный подвал ва
ршавского кабачка, где собиралась богема, заявлявшая себя «фаши а-ля Мус
солини»; среди выступавших был эмигрант из Москвы: «Чего стоит трагедия
Маяковского?! Русский дворянин, он доверчиво считает, что его самым счаст
ливым днем был тот, когда он встретил Лилю Брик, урожденную Каган; торгаша
Давида Давидовича Бурлюка называет учителем и самым близким другом. А ве
дь именно эти люди по заданию кагала погубили его, оторвав от поэзии! Все э
ти Брики, Кушнеры, Штернберги и Альтманы растоптали в нем лирика. Конечно
же, они, Лиля Каган, Брик, заагентурили его в Чеку, вертят им, как хотят, отби
рая гонорары! Он запуган ими, их незримой, страшной властью, он сломан ими,
потому-то на смену поэту и пришел холодный сочинитель заказных реклам! Н
о грядет время, когда история вынесет свой приговор бриковско-бурлюковс
ким изуверам, грядет суд правый и беспощадный, суд национальный, наш суд!»

…Ермилова сменил кто-то незнакомый, грохочущий: Ц Я тут взял стенограмм
ку одного из выступлений Маяковского… Какое глумление над искренней, до
брой, ищущей крестьянской поэзией! Цитирую: «Вот новое толкование маркси
зма в журнале „Жернов“, где рассказывается о рождении Владимира Ильича,
о том, как он искал себе доспехов в России, оных не мог найти, поехал в Немет
чину, где жил богатырь большой Карла Марсович, Ц и после смерти этого сам
ого Марсовича все доспехи его так без дела лежали и ржавели… Ленин прише
л и эти Марсовы доспехи надел, и как будто по нем их делали. Одевшись, верну
лся в Россию обратно. Тут собирается Совнарком. Как приехал Алеша Рыков с
о товарищи, а впереди едет большой богатырь Михаиле Иванович Калинычев,
и вот разбили они Юденича, Колчака. Воротился домой Ильич с богатой добыч
ею и славою»… Конец цитаты… Каково, а?! Это же откровенное издевательство
над традициями и историей Ц как древней, так и нынешней! Или другое, на эт
от раз о живописи Бродского! Цитирую: «До какой жути, до какой пошлости, до
какого ужаса может дойти художник-коммунист… Никакой разницы между выр
исовыванием членов государственного совета и работников нашего Коминт
ерна…»
Жаль, не успею поправить стенограмму, подумал Маяковский; надо было бы пе
ред «государственным советом» вставить слово «царский»; если дело и дал
ьше пойдет, как сейчас, совсем скоро люди просто не поймут, что я имел в вид
у, отшибут у них память, обрекут на тяжелое незнание правды…
Ц Я долго не мог понять логику Маяковского, Ц продолжал между тем орато
р. Ц Однако же разобрался… Кто из пролетарских писателей смеет разъезж
ать по Москве на собственном автомобиле? Да никто! Кроме Маяковского! При
вез из Парижа «рено» серого цвета! И шофера нанял! Личного шофера! Кто из п
ролетарских писателей позволяет себе вызывающе одеваться во все загра
ничное? Да никто, Ц гимнастерка и сапоги! У всех, кроме опять-таки, Маяковс
кого! Кто из пролетарских писателей смеет держать при себе разных женщин
, арендовать по нескольку жилых помещений? Никто! Кроме Маяковского! Да кт
о ж он такой, этот Маяковский?! Кто?!

Маяковский достал папиросу, резко сунул в угол рта, сделавшегося за посл
едние месяцы трагичным, начал медленно жевать мундштук.
А если все же завтра утром купить билет и уехать в Сакартвело? Ц снова по
думал он. Ц Паоло встретит на тбилисском перроне, и мы сразу же отправимс
я в Багдади; синие ели поднимают в небо крутые отвесы скал; тишина будет пе
рвозданной, оттого что битое стекло потока рокочет постоянно, он вневозр
астен;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15