М
аяковский невольно вспомнил, как он сам сделался пустым и ватно-бестеле
сным, когда тринадцать лет назад нажал на спусковой крючок револьвера, н
о лязгнула осечка…
И совсем другим было лицо Шенгелая, когда он, приехав на Лубянку два года н
азад, сказал: «Владимир Владимирович, у Ломинадзе есть друзья в Кремле, ва
с выпустят за границу, идите и оформляйтесь в ассоциацию писателей, туда
уже звонили»…
Шенгелая смущался этих слов Ц грузин должен помочь другу так, чтобы тот
не обиделся, ведь помогают только слабым… А теперь Ломинадзе стал «ублюд
ком», так, вроде бы, про него сказали… За что? Только потому, что он противит
ся расстрелу нэпа? Но ведь не один он, миллионы этому противятся…
Маяковский открыл новую пачку «Герцеговины Флор», достал папиросу, разм
ял ее в плоских пальцах, но закуривать не стал; не уследив за собою, повтор
ил вслух:
Ц Противятся? Нет, все кончено, противились…
А раньше-то я бормотал только когда сочинял стихи, подумал он; все, конец р
аботе…
Он резко обернулся, словно бы испугавшись чего-то; вспомнил, как ощутил бе
зотчетный ужас, когда ему кричали из залы: «Убирайтесь с вашим ЛЕФом на За
пад! Там ваше место, а не на ниве русского искусства!» Он тогда в ярости зак
ричал, что товарищ Бурлюк в Америке выпустил альбом к десятилетию Октябр
я, с портретом Ленина на обложке; кто-то засмеялся: «Он рисовать не умеет, м
аляр!»
Я тогда впервые дрогнул перед их затаенной, невидимой злобой, подумал Ма
яковский; они умеют таиться, боятся открытой схватки, Ц рабская привычк
а молчать сделалась их стратегией замалчивания. Все, что вчуже им, как бы и
счезает, растворяется, постепенно заменяется другим; живой еще, ты начин
аешь ощущать свою холодную ненужность людям…

…Заседание руководства РАППа проходило на Никольской; секретарь Зиноч
ка сосредоточенно стригла ногти; ручки у нее были аккуратные, но какие-то
птичьи, чересчур маленькие; в семье такие женщины обычно становятся десп
отами, подумал Маяковский, впрочем, у Александра Македонского тоже были
женские руки…
Ц Что случилось, Зинуля? Ц спросил он. Ц Зачем меня зазывали в ковчег?
Ц Товарищи Авербах и Ермилов просили непременно разыскать вас.
Маяковский прислушался к словам оратора: дверь в кабинете начальства бы
ла давно не ремонтированной, пошла щелями: «За Маяковским тащится шлейф
футуризма и разнузданность ЛЕФа! Приспособленец, в своих стихах он слави
л тех, кого мы ныне разоблачили как оппортунистов! Если РАПП уговорился с
читать основоположниками пролетарской поэзии Курочкина и Беранже, буд
ем стоять на этом до конца! Рифмованная политика трескучей агитки нам чу
жда! А Бабель? Товарищ Авербах прав, утверждая, что так называемое творчес
тво Исаака Бабеля, попавшего в литературу с новаторской лопаты ЛЕФа, ест
ь не что иное, как смакование темного бунта, клевета на русский революцио
нный процесс!»
Ах, Илья Ефимович, Илья Ефимович, детский в своих ломких движениях Репин, к
ак же он был добр ко мне: "Не поддавайтесь тем, кто корит вас беспочвенным н
оваторством! Будьте! Я вашей поэзией восторгаюсь. Вы завербов
али читателя, вам теперь шавки из критических подворотен не страшны…"

…Голос нового оратора был визгливым: «Поставим заслон буржуйским тенде
нциям! Гнать из страны концессионных бандитов!» Все возвращается на круг
и своя; революционные мещане из мужиковствующих так же кидались на Ленин
а, когда тот ввел НЭП: «Предательство революции, сдача позиций, разбазари
вание русских земель под иностранные концессии!» «Повторение столыпин
ских фермеров!»
Маяковский внезапно вспомнил душный июньский вечер в берлинской кнайп
е, изможденное, с запавшими щеками, лицо Ходасевича, курившего одну сигар
ету за другой, белобрысого немца, что-то яростно втолковывавшего соседя
м по столику; Маяковский попросил перевести.
Ц Доказывает, что он истинный немец, в седьмом колене, Ц раздраженно от
ветил Ходасевич.
«Это здесь очено важно?» Ц «Он, видимо, симпатизирует Хитлеру, тот прежде
всего требует чистоты расы». Ц «Но ведь над ним потешаются». Ц «Союз ру
сского народа» помните? Он тоже был занят вычислением колен истинной кр
ови своих членов… Дикость? Но сколько же народа ей поддалось, Маяковский!
Горестно на мир глядеть неблизорукими глазами"…
А в зале страсти накалялись.
Ц У меня реплика, Ц сказал критик Ермилов. Ц Я заново полистал «Хорошо
», написанную в разгар нэпа:

В полях Ц
деревеньки.
В деревнях Ц
крестьяне.
Бороды
веники.
Сидят
папаши.
Каждый
хитр.
Землю попашет,
попишет
стихи.

Что ни хутор,
от ранних утр,
работа люба.
Сеют,
пекут,
мне
хлеба.
Доют,
пашут,
ловят рыбицу.
Республика наша
строится,
дыбится.

…Пастораль! А где же классовое расслоение?! Его и в помине нет у Маяковског
о! Ему была люба бухаринская идиллия… Или:

Окна
разинув,
стоят магазины.
В окнах
продукты:
вина,
фрукты.
От мух
кисея.
Сыры
не засижены.
Лампы
сияют.
"Цены
снижены!"
Стала
оперяться
моя
кооперация.

А что пишет Маяковский сегодня?

Уважаемые
товарищи потомки!
Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем говне,
наших дней изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне.

Если наш сегодняшний день кажется Маяковскому «окаменевшим говном», а б
орьба против мужицкого обогащения видится «потемками», будущие поколе
ния о нем не спросят! Вдумайтесь в строки, написанные сегодня, в наши дни, о
нас с вами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15