потом, впро
чем, тихо прошептал: "Прекрасное название для романа Ц «Зависть».
Злость искреннего признания все равно талантлива…
Он плохо понимал быстрые слова Вероники, в голове шумело, болел затылок, о
тчетливо, словно вбитые в мозг, звучали слова тех, кто пришел на вчерашний
диспут: «Все, что вы пишете, Ц демагогия!»; «вы Ц „якающий“ поэт, в вас нет
скромности, свойственной нашему народному характеру!»
Отчего же так злы люди?!
Близко увидел рубленое лицо Пикассо, Ц на Монпарнасе тогда собрались с
амые близкие Ц Леже, Барт, Пикассо, Гончарова, Ладо Гудиашвили, Дягилев, Ж
ак Липшиц.
«Я, наконец, понял вас, поэт Маяковский, Ц гвоздил Пабло. Ц Вы большое дит
я. Вы изнываете от мечтаний. Вы самый одинокий человек на земле, оттого что
самый талантливый, Ц на данном историческом отрезке. Потом вас сменю я,
правда. Конечно, я не скрипка, со мной жить трудно, но если решите пожить не
жно, Ц переселяйтесь из своей „Истрии“ в мое ателье»…
Люди проходят мимо самых прекрасных предложений, сделанных самыми нежн
ыми друзьями, Ц почему? Закон воронки, чавкающее засасывание суетой пов
седневности?
Или предопределенность?
Ц Вы чем-то огорчены? Ц услышал он, наконец, Полонскую.
Ц Я? Ц Маяковский пожал плечами, презрительно усмехнулся. Ц А чем можн
о меня огорчить?
Ц Почему вы так скрытны? Вы как стена… Постоянно отталкивание. Любовь Ц
это когда знаешь все друг о друге…
Он покачал головой:
Ц Тогда это не любовь, а протокол допроса, Норочка…

…Лавут, импрессарио Маяковского, сразу же бросился на кухню, к примусу:
Ц Я подогрею бульон, у вас очень грустное и усталое лицо…
Ц Бульон лечит усталость?
Ц Конечно! Ц Лавут несколько даже обиделся такому вопросу. Ц Куриный
бульон Ц это еврейский стрептоцид! Снимайте пиджак, ложитесь на диван, я
вернусь и помассирую вам пальцы…
Ц Погодите, Ц остановил его Маяковский. Ц Я что-то не хочу куриного бул
ьона… Не сердитесь. А вот чаю бы выпил…
Ц Хм… С чаем не совсем хорошо, но я одолжу у соседей, кажется, у них осталас
ь пара заварок…
Ц Чем отдадите?
Ц Как чем?! Бульоном! Прямой обмен, как в семнадцатом! Что революция «сниз
у», что «сверху», все равно люди сразу же начинают меняться товаром, а не к
упюрами. Это хорошо, правда?
Маяковский закурил:
Ц Скажите, вы бы смогли устроить мне турне с чтением новой работы?
Лавут откликнулся не сразу, в глаза не смотрел, слишком суетливо расстав
лял на столе, покрытом толстой плюшевой скатертью, золоченые фарфоровые
чашки:
Ц И как же определим в афише произведение?
Ц Поэма «Плохо»… Критика недостатков республики… Обо всем, что компром
етирует революцию, отбрасывает нас вспять, в ужас самодержавной сонливо
сти, обрученной с кичливой коммунистической бюрократией…
Ц Вы говорите слишком громко, у меня внимательные соседи…
Ц То, во что веришь, надо говорить громко.

…Лавут занимался переговорами с цирком, который только что поставил фее
рию Маяковского «Москва горит», посвященную четвертьвековой годовщине
восстания на Пресне; поскольку боями руководили те, кого ныне объявили «
уклонистами», театры на предложение поэта не откликнулись; выручили ста
рые связи с Дуровым; все же какое это счастье, что традициям тихой покорно
сти противопоставляется дружество!
Нигде это так не берегут, как в цирке, Ц искусство смелых, что канатоходе
ц, что клоун, один бьется, другого сажают, Ц видимо, все дело в этом…
Маяковский внешне спокойно пережил замалчивание в прессе и этой его нов
ой работы; на премьере, чувствуя на себе скорбный взгляд Лавута, шепнул: «П
аша, вон главная оценка моей работы: в третьем ряду, Ц это дороже всех рец
ензий». Ц «При чем здесь третий ряд и рецензии?» Ц не понял Лавут. В треть
ем ряду, на седьмом месте сидел Пастернак; лицо пепельное от волнения, дли
нные пальцы пианиста сцеплены нерасторжимо, в глазах слезы. «Он похож на
коня», Ц вздохнул Лавут, когда Маяковский объяснил ему, что он имел в вид
у, говоря про «третий ряд».
"Каждый из нас по-своему лошадь, Ц сказал Маяковский. Ц Самые добрые люд
и на земле Ц это лошади. Вообще, дрессированные львы производят жалкое в
печатление, Ц выглядит так, если бы меня приучили заученно кричать: «Да з
дравствует самый великий стилист мировой литературы пролетариата Кудр
ейко!». А лошади, заметьте, достойные соучастники представления, и еще неи
звестно, кто ведет программу Ц человек или конь".

…Последние недели Маяковский слышал поэму «Плохо» в каждой своей клето
чке, она рвала мозг, Ц жарко, так что леденели пальцы, слезились глаза, сжи
малось сердце.
Он слышал в себе строки-удары про то, как на ленинскую идею обмена свободн
ым трудом и мыслью началось наступление тотальной регламентированност
и: "Я" Ц это гимн индивидуализму!". «На смену выскочкам от поэзии катит лави
на ударников слова!». "Правда за «мы»! Несчастные, доверчивые люди! Ведь за
примат средне-общего, против самовыявления личности тайно борется само
е что ни на есть чванливое и царственное "я"! Уничтожить тех, кто живет прав
дой, то есть мыслью, остальных подмять под свою графическую догму, стать з
атем надо всеми, Ц неужели непонятно?!

…Он чувствовал новую поэму каждой клеточкой, но при этом в каждой клеточ
ке его огромного существа жило воспоминание о том разговоре, состоявшем
ся после того, как был закончен «Клоп». Оно, это унизительное воспоминани
е, жило в нем отдельно, затаенно, помимо его воли. «А где положительный гер
ой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15