Загадочное слово, странное несовпад
ение формы и смысла. «Вместительный чемодан», «вмещающее сердце». Пульси
рующая мышца, готовая или не готовая к тому, чтобы равно вобрать в себя люб
овь к отцу, маме, Люде, Оле, Лиде, Веронике, Татьяне, Паоло, Осе, Коле, Яну, Нико
лаю Ивановичу, Исааку… Сколь же разны человеческие сердца! А ведь объем к
рови, пропускаемой ими, одинаков, да и размер Ц с кулак, не больше и не мень
ше… Почему одно сердце открыто для нежного вмещения в себя всех, а другое
отвергает все, что ему не угодно?! Я стал думать длинными предложениями, ст
ранно. Молодость Ц это быстрота; фраза обязана быть краткой, как удар. Неу
жели те, кто ближе всех, не понимают, что собственничество противно любви?
Разве можно делить? Почему на смену любви приходит месть? Жестокость? Как
же несовершенен человек, как мал Ц для тех задач, которые ставит человеч
ество!
…Безответственность живых страшна, но как темна безответственность ме
ртвых!
Мое прощальное слово будет читать тот, кто обладает правом трактовки мое
й мысли… А стрелять надо в сердце… Есть что-то невозможно жестокое, если в
ыстрел разнесет голову… У кого это Ц «рыжий мозг индивидуалиста»? Ах, да,
Пастернак говорил, что у Тихонова лицо «Мексиканца» из Джека Лондона, об
идно, что не снимают, у него выразительная воля в облике, а это редкостно: л
ица людей стерты…
С острым чувством неприязни к себе и одновременно ненавистной ему сосущ
е-жалостливой тоски Маяковский вспомнил, как на открытие выставки «Двад
цать лет работы» принесли его портрет, исполненный на меловой бумаге; на
втором листе было напечатано:

«В.В.Маяковского, великого р
еволюционного поэта, неутомимого поэтического соратника рабочего клас
са, горячо приветствует „Печать и Революция“ по случаю двадцатилетия ег
о творческой и общественной работы».

Единственный журнал Ц «Печать и Революция» Ц решил отметить его выста
вку; он жадно ждал появления этого номера; успокаивал себя: «Неужели тебе
мало известности? Откуда такая болезненность ожидания выхода злосчаст
ного номера?»
Он, однако, логично и собранно отвечал себе, что ныне, когда секретариат РА
ППа Ц видимо, с согласия агитпропа, Ц организовал заговор молчания про
тив его творчества, заговор, который изредка прорывался неуемной бранью
тальниковых и ермиловых, появление любого печатного слова о его творчес
тве, отданном революции, угодно не столько ему, сколько именно революции.

Тем не менее его портрет со статьей вырвали из напечатанного уже номера;
хоть бы не говорили заранее, я ж намылился идти благодарить редколлегию,
чувствуешь себя скукоженным и беззащитным, как же умеют у нас унижать ху
дожника, как умеют ломать тех, кто живет нравственными категориями, не пе
ресекающимися с общинностью рапповских гениев, увешанных лаврами офиц
иального благорасположения тех, кому вменено в обязанность руководить
творчеством…
Господи, подумал он вновь с тоской, как ужасно, что нет Лили; такая маленьк
ая, а сколько силы.
Вернувшись из Америки, он сказал, что у него в Нью-Йорке родилась дочь; жен
щина, которую он любил, зовут Элли; с тех пор Лиля стала дружочком
; Ося Брик связал жизнь с другой женщиной, но разрушить ту общность, ч
то связывала их, не могли Ц каждый жил в своей комнате, только стол был об
щим, стол, за которым собирались друзья Маяковского, значит и ее…

…Маяковский быстро зашагал на Камергерский, в кафе, что напротив МХАТа,
Ц назначил встречу с Вероникой Полонской.
Любуясь ею, двадцатилетней, с длинными зелеными глазами, нереально краси
вой, Маяковский всегда вспоминал теплый день прошлой весны, шум на трибу
нах ипподрома, когда жокей Игорек Сергеенко первым привел своего серого
, в яблоках, цельнотянутого Красавчика; муж Вероники, артист Яншин, отправ
ился получать в кассу тотализатора деньги, приз был большой, Красавчика
считали «темным», его никто не играл, кроме Маяковского, Ц он с юмором от
носился к тем, кто слушал жучков с конюшен и рассматривал коней накануне
заезда в бинокль. «Случай, удача, рок, Ц пыхал он сквозь зажатый мундштук
„Герцеговины Флор“, Ц поверьте старому покеристу, Вероника-Норочка». О
н тогда устроил веселый обед в «Селекте»; всего год назад, как же быстроле
тно время, какие прекрасные люди собрались за столом: и Юрий Олеша, и Довж
енко, и Пастернак, и Мейерхольд с Зиночкой Райх, и затаенно-искрометный Иг
орь Ильинский, и Ося Брик, и Татлин…
…Маяковский сел в дальний угол кафе, оперся подбородком на тяжелую рукоя
тку палки, подошедшему половому сказал принести стакан чая, покрепче, тр
и заварки.
Вероника пришла с репетиции замкнутая, отрешенная, Ц роль не давалась, с
трашилась показа Немировичу-Данченко.
Ц Норочка, брось ты этот чертов театр, расстанься с Яншиным, я хочу, чтобы
ты жила у меня, подле, всегда…
Он знал, что она ответит; он многое чувствовал загодя, еще до того, как слов
о было произнесено другим; бедненькая, она до сих пор не решается сказать
мне «ты», ни разу не сказала «Володя», а «Владимир Владимирович» Ц смешн
о… А может, горько; я стал старым, шестнадцать лет разницы. У меня совсем не
осталось сердца, я его всем раздавал Ц Лиле, Тане, Веронике, Джо, даже наше
й той маленькой девушке из Сочи со странным именем Калерия… Как же страш
но думать про то, что обо мне станут говорить потом , какое разд
олье для любителей сплетен…
Он вспомнил, как Вероника рассказывала, что Олеша, проигравшись на Гендр
иковом в покер, мелко рвал колоду и посыпал обрывки пиковых королей и тре
фовых дам на лестнице Ц от квартиры Бриков до парадной двери;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15