В любом случае девку тогда выгоняли со двора. В деревне об этом рассказывали сотни историй. Ну а сегодня? Сегодня подобная история с домработницей просто немыслима: на Друската набросились бы все крестьянки, и были бы абсолютно правы, да и члены партии, в основном пожилые люди, вроде Гомоллы, покарали бы его' за супружескую измену с библейской суровостью.
Нет, Друскат проявлял сдержанность, хотя ему нравилось, как проворно работает Розмари, нравилась грациозность ее движений, их естественность и жизнерадостность, и еще ему нравилось, что она хорошо ухаживала за маленькой Аней. Однако симпатий он не выражал и остерегался какой бы то ни было фамильярности — ведь он так любил жену и дочку.
Однажды во время жатвы он попросил Ирену отпустить девушку из дома на вторую половину дня и на вечер. Она очень нужна была на молотьбе: заготовители торопили кооператив с поставками зерна и все, кто мало- мальски был свободен, должны были помогать на току. Одновременно нужно было и вспахивать стерню — газеты напоминали об этом изо дня в день, так что у кооператива каждый работник был на счету. Ирена согласилась, Ида вызвалась помочь больной по дому.
В этот день на исходе лета у кооперативного амбара усердно трудилась, казалось, вся деревня. Люди, животные и машины, словно волны, перекатывались взад и вперед, вниз и вверх, воздух наполнился разноголосым шумом и всевозможными запахами, то и дело слышалось: «Раз, два, взяли!» К току, покачиваясь и скрипя, подкатывали фуры, высоко груженные возы, лошади упирались в шлеи, пахло конским потом и дизельной гарью, трактора с ревом оттаскивали в прицепах обмолоченное зерно, прицепы под тяжестью зерна переваливались из стороны в сторону, молотилка гудела уже несколько часов подряд. Люди работали под палящим солнцем, спины мужчин лоснились от пота, платья женщин липли к телу, но тем не менее у всех было хорошее настроение. Грузчики, подтаскивая на спинах мешки, кряхтели, весовщики, стараясь перекрыть адский шум, победоносно выкрикивали, сколько намолочено с каждой фуры, и показывали вес на пальцах. Каждый понимал: в этом году повезло — и радовался, что после стольких скудных лет пришла наконец удача. Кое-кто даже рассчитывал на годовую премию. За это можно будет сегодня вечерком выпить, всех мучила страшная жажда, они знали, как ее утолить: трактир славился отменным пивом не меньше, чем властолюбивым характером хозяйки.
В такие часы Друскат чувствовал себя вполне счастливым, ведь он понимал, что люди и сам он, несмотря на все ссоры, несмотря на некоторую неприязнь, разделявшую их, были связаны общим трудом в этом маленьком кооперативе, связаны одними ощущениями, вот хотя бы как сейчас. Полдник!
Друскат послал ребятишек в трактир, они вернулись оттуда с полными кувшинами. Тем временем мужчины развалились в тени у стены амбара, женщины принялись передавать из рук в руки корзинки с хлебом и салом.
потом будит смерть близкого человека, как раньше, раньше тоже была смерть человека. Не думать о прошлом, не загадывать на бyдyщеe. Разве можно так жить?
Молча шли они с девушкой по полям, все дальше и дальше. Ей, видно, стало не по себе, и она спросила:
«Куда мы идем?»
«Через несколько дней мне придется уехать из Хорбе-ка, — сказал он. — От Альтенштайна до нашего озера далеко. Я хотел бы еще раз взглянуть на него».
Она остановилась и с тревогой посмотрела на Даниэля.
«Тебя выгнали из-за меня?»
Даниэль взял ее за руку.
«Я с тобой не расстанусь».
Он долго вынужден был молчать и теперь вдруг почувствовал непреодолимое желание рассказать Розмари о всех перипетиях своей жизни. Но девушка еще так молода, и двадцати нет. Наверное, Анна была права, Розмари вряд ли поможет ему словом и делом. Но кому да довериться, как не человеку, которого он любил, который мог понять его и цомочь молчать дальше, хотя бы до тех пор, когда ему суждено будет заговорить.
«Даниэль, ради бога, что произошло?» — спросила она.
Пусть узнает все.
«Пошли!»
Друскат привел ее к озеру, в укромное место за прибрежным косогором. Там он снял пиджак и расстелил на траве, он не раз устраивал ложе подобным образом. Бросившись на траву, он увлек за собой Розмари.
«Обними меня крепче, не отпускай меня!»
Она стиснула его в объятиях.
«Нет, нет, милый!»
«Мне было шестнадцать лет... — бормотал он, прижимаясь к ней, — они избили меня до полусмерти. Во всем виноват был этот вонючий пес Доббин. Меня шантажировали, унижали, я сидел, как крыса в капкане, я ненавидел его всей душой, как раньше, несколько недель назад, когда меня привязали к козлам... я был в руках у этой скотины, сидел, как крыса в капкане, И я прикончил его, я не мог поступить иначе. Я закопал его возле скалы. Никто о ном и не вспомнил. До сегодняшнего дня я думал, что об этом никто ничего не знает. Но сегодня, Розмари, сегодня меня запугивал Крюгер...»
Друскат говорил торопливо, вполголоса, как бы сам с собой. Он не заметил, что Розмари, обхватив руками колени все больше и больше сжималась, будто ей становилось все холоднее. Она низко опустила голову, и на лицо ей упали пряди волос.
Друскат не взглянул на девушку, когда та спросила:
«Ты говорил кому-нибудь об этом?»
«Нет».
Наверное, он и сам подумал: почему ты никому не признался? — и как бы в ответ на это сказал:
«Знаешь, я был еще молод, хотел жить, как другие, быть среди людей, быть вместе с ними. Быть вместе с ними... это и сейчас для меня самое главное... Меня выгонят из партии, если я пойду и скажу: я убил человека. Я сразу стану для них чужим, меня будут избегать, презирать, сторониться, как зачумленного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117