Гомолла — он, кстати, тоже был здесь, — опираясь на трость, в сопровождении Штефана и Друската шел позади любознательных специалистов.
Вдруг на окраине деревни шествие застопорилось, путь преградили дорожные машины. Штефан протянул Гомолле руку, на сей раз старик принял помощь: чтобы выйти на тротуар, пришлось карабкаться через кучу щебня.
Друскат остановился.
«Что это дорожники делают в Хорбеке?»
«Хотите шутку?» — ухмыльнулся Штефан.
«Конечно», — сказал Гомолла.
И Штефан, шагая дальше, рассказал:
«Звонит мне тут один недели две назад из Совета округа, Гроссман, звонит, стало быть, и говорит, заявлена-де парламентская делегация из Парижа, непременно желают осмотреть какой-нибудь кооператив, ясное дело. Значит, какой...»
«Естественно, Хорбек», — мигом догадался Друскат.
«Вот именно».
«Погоди. — Друскат схватил Гомоллу за рукав. — Я тебе скажу, как он это провернул, — он оглянулся на Штефана: — Ты позволишь, Макс?»
«Пожалуйста». — Штефан не возражал.
«Он, очевидно, сказал: порядок, товарищи, нам есть что показать, только вот улица, она скорее смахивает на знаменитую тысячу озер в миниатюре — выбоина на выбоине, в дождик во всяком случае. А теперь шутки в сторону: что подумает капиталистическое окружение о социализме, ежели по щиколотку утонет в нашей грязи...»
Штефан хихикнул, ему было очень забавно, как ловко Друскат передразнивал его собственные шумные манеры: голос, мимику, внушительную жестикуляцию. Друскат загубил в себе актера, Штефан веселился и понукал его:
«Дальше, Даниэль, дальше».
Друскат продолжал:
«Скорее всего, он сказал: капиталисты в Хорбеке? Через мой труи! Разие что... — Он простодушно прижал руку
к сердцу и скорчил невинную мину: — Разве что вы малость ужметесь на прокладке шоссе, эдак на крохотных полмиллиончика, и быстренько развернете по моей деревне асфальтовый ковер для французского парламента, я со своими людьми, разумеется, помогу...»
Штефан не мог отказать Друскату в догадливости:
«И откуда ты это знаешь?!»
«Махинатор паршивый!» — воскликнул Друскат, а Го-молла полунеодобрительно, полувосхищенно покачал головой.
Потом они плыли по Рюмицзее. Гомолла с Друскатом поднялись на палубу и, стоя у поручней, смотрели на берег между небом и водой, мимо проплывали прибрежные рощицы, огороженные жердями луга, поля, тянувшиеся до самых дальних деревень, земля была зеленая, а озеро синее и блестящее, как небо в тот весенний день. Гомолла бросил сигарету за борт:
«С нами в лагере сидел один человек, он бывал на Капри и говорил, что это самое распрекрасное место на свете. Не знаю. Что может быть прекраснее этого?»
Друскат не ответил, вместо этого он показал на берег: там появился голый бурый участок, казалось, будто кто-то пробил в зарослях ольхи широкую просеку.
«Волчья топь. Видишь запруду? Торфяная насыпь».
«На сей раз будет держаться?» — недоверчиво спросил Гомолла.
«Уже держится!»
На палубу вышел Гроссман, у этого человека были заслуги, Друскат знал, но не слишком симпатизировал ему. Дело в том, что этот Гроссман усвоил привычку шумно и утомительно насаждать оптимизм. Теперь он подошел к Гомолле и спросил:
«Ну? Разве не замечательная идея? Небольшая увеселительная прогулка, почему бы и нет? В конце концов, на борту лучшие из крестьян, председатели кооперативов. Ведь перед партсъездом не худо позаботиться насчет кульминационных моментов. Верно, товарищ Гомолла?»
Как он и ожидал, Гомолла похвалил его многозначительным:
«Недурно!»
Гроссман находился в приподнятом настроении и принялся растолковывать Гомолле и Друскату и без того им
известное: после прогулки по озеру все вернутся в Хор-бек, небольшая дегустация у фрау Прайбиш, плюс к тому сюрприз, он выдохнул заветное словечко «угорь», потом обсуждение результатов экскурсии, приглашена пресса, радио и так далее, ведь намечено принятие резолюции, но насчет этого он еще потолкует с обоими опытными товарищами.
«Пожалуйста».
Между тем на палубу вышли и другие пассажиры, давно был съеден неизбежный бисквит с творогом, давно выпит в прокуренной каюте кофе, всем захотелось подышать свежим воздухом, на озере дул ветерок. Штефан расправил плечи, проворно сделал несколько приседаний, даже побагровел от натуги, потом, перешучиваясь с коллегами, ловко пробрался поближе к центру дискуссионной группы. Вдруг он что-то проморгал? Гроссман как раз рассуждал, теперь Штефан мог слышать: в округе около шестисот кооперативов, добрая дюжина из них передовые хозяйства вроде Хорбека — Штефан скромно потупился, — но, Гроссман поднял вверх палец, между нами говоря, сто кооперативов, к сожалению, работают по-преж-нему ниже нормы, а пятьсот — оратор схватил Друската за пуговицу, — как, например, Альтенштайн, сидят в середняках, перебиваются серединка-наполовинку. И теперь, мол, говоря о возможностях подъема сельского хозяйства в округе, в целом по стране, исходили из соображений улучшения работы среднего звена.
«Давай, Даниэль, — крикнул Штефан, — жми сюда!»
Смех.
Гроссман многозначительно кивнул, он вошел в раж, глаза засверкали, он говорил, как на трибуне собрания, и почти кричал, чтобы перекрыть шум судового двигателя:
«Товарищи! Если пятьсот кооперативов сумеют намолотить хотя бы на пару центнеров с гектара больше, на каких-то два-три центнера, товарищи, доход придется исчислять полумиллиардрм».
«Тогда можно будет ликвидировать показательные деревни вроде Хорбека, баловней прессы», — крикнул Друскат и просиял в лицо Максу Штефану. Все вокруг зааплодировали, а Штефан, подняв бровь, иронически усмехнулся;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117