»
Я пожал плечами.
«Послушай, — сказал я, — не знаю,, сколько времени понадобится, чтобы привести в порядок наш дом, привести в порядок кооператив, поля, но твой маленький сад, я тебе это обещаю, я приведу в порядок к весне».
Мы оглянулись на Иду, нам хотелось остаться одним — фройляйн сидела, подперев щеки руками, и смотрела на нас.
«У нас в бутылке наберется еще стаканчик», — лукаво заметила она...
«Ида, — сказал я, — хорошая ты моя, как бы тебе это объяснить...»
«Да ухожу я уже, ухожу», — воскликнула она.
Я помог ей надеть облезлую шубу и предложил взять меня под руку, чтобы она могла увереннее ступать но мрачному коридору. Перед выходом из дома — не знаю, что на меня нашло, — я наклонился к Иде и поцеловал ее в щеку. На какое-то мгновение она растерянно уставилась на меня и, задыхаясь, проговорила:
«Боже мой, если бы кто-нибудь это увидел».
Я поцеловал ее в другую щеку.
«Пусть люди болтают, Ида».
Она вдруг обхватила меня руками и зашептала на ухо:
«Для тебя я все сделало, Даниэль. Анна всегда считала, что я ничего не смыслю в любви. Первым делом я сошью занавеску, все-таки будет лучше, когда вы ее сможете задернуть».
Она отпустила меня, сунула руки в муфту и, слегка потупив глаза, спросила:
«Ты ведь понимаешь, что я имею в виду?»
Ах, конечно, я понимал ее.
Теперь мы жили вместе, у нас было много работы. С утра и до вечера мы с Иреной трудились в нашем маленьком кооперативе. Днем нам порой казалось, что мы затерялись в безграничной шири полей, ночью мы лежали в постели, тесно прижавшись друг к другу. А когда яблоня зацвела во второй раз, Ирена выставила в ее тень детскую корзиночку: нас стало трое. Прибавилось и забот, и маленьких радостей. Мы радовались ребенку, скромным
трудовым успехам и тому, что наша комната мало-помалу приобретала обжитой вид. У нас не было времени уверять друг друга в том, что мы счастливы, но если почитать за счастье, что ты не сидишь днем без дела ни минуты, что тебе ночи кажутся слишком короткими, что ты весь живешь в других, весь отдаешься жизни, то мы были счастливы.
Однажды ночью, это было летом, Ирена разбудила меня.
«Ты уже спишь, милый?»
Я смертельно устал и недовольно проворчал что-то. Ирена тихонько рассмеялась.
«Что-то не спится. Просто я хотела, чтобы ты мне что-нибудь рассказал».
Делать нечего, я повернулся к ней и стал рассказывать старую, но всегда новую, всегда сладкую историю. Потом мы еще некоторое время лежали рядом и смотрели на яблоню, она цвела перед нашим окном уже в четвертый раз.
В эту ночь Ирена сказала:
«Сегодня у нашего забора остановилась Хильда. Она подняла на руках своего сына, я - нашу дочь. «Ну и хорошенькая у тебя девочка», — сказала она. А я ответила:' «Ну и крепкий у тебя парень». Она выглядела изможденной, да и нелегко ей приходится. Я подумала: она надрывается у себя на усадьбе, я — в кооперативе. Мы делаем разное дело, но делаем его обе, потому что хотим, чтобы нашим детям когда-нибудь жилось лучше. И я вдруг почувствовала, что она близка мне».
Она говорила о близости, хотя знала, что обстановка в кооперативе не улучшалась из-за того, что Штефан и его компания осложняли нашу работу. Но не говорить же с ней ночью о классовых вопросах? Мне нужно было выспаться. Устало проворчав что-то, я повернулся на другой бок.
Ирена вдруг села на постели.
«Даниэль, когда дети вырастут, что будет тогда?»
Зевнув, я сказал:
«Тогда все давно уже будут в кооперативе, радость моя. Дети Штефана и наши дети. Или кооператива вообще не будет, и мы придумаем что-нибудь получше. Ах, что толковать, увидишь сама».
«Как знать...» — сказала Ирена.
Нет, до этого дня она из-за меня не страдала, это случилось позднее. Она ни словом не намекнула, были вещи, о которых мы не говорили, но порой она так на меня смотрела, что мне казалось: она знает все. Она страдала из-за моей неверности, но не должна была страдать еще и из-за той ужасной истории, которая случилась в хорбекской церкви вечность тому назад. Я должен был молчать. Должен. Извлек ли Крюгер из этого выгоду? Да, поначалу казалось так, тогда, весной тысяча девятьсот шестидесятого.
7. Крюгер меня шантажировал...
Потом я сидел на лавочке в саду с Анной Прай-биш. Была уже ночь. Мы долго сидели молча, смотрели на луну, которая проплывала в туманной дымке над деревьями.
Наконец Анна проговорила:
«Значит, Крюгер все видел?»
«Кто тебе сказал?» — удивленно спросил я.
«Ты сам проговорился спьяну, это было давно», — ответила старуха Прайбиш и, крахтя, поднялась с лавки.
Она еще плотнее закуталась в свою шаль и как бы невзначай, словно речь шла о том, что нужно подать еще бутылку лимонада, сказала:
«При случае я поговорю с Крюгером, пусть оставит тебя в покое, я ведь тоже кое-что знаю...»
С этими словами она удалилась, бесшумно, как бы паря по воздуху в своих длинных юбках. Она исчезла в тени кустов сирени.
Такая уж она была, эта старуха. Ее невозможно было остановить, она должна была что-то сделать, даже рискуя ошибиться. Я хотел было крикнуть: «Брось, Анна, какое тебе дело, не вмешивайся. Я же сказал, что я думаю о твоей назойливой опеке». Но я ничего не крикнул, дал ей уйти. К горлу подступила тошнота, и я скрючился на лавке, словно от физической боли. Но потом подумал: а почему бы и нет? В мировой политике происходит то же самое: у тебя есть бомба, и у меня есть бомба — стало быть, давай-ка лучше жить в мире. У Крюгера есть против меня козырь, но и Анна знает о нем много чего. Какое-то время мы можем ладить друг с другом, какое-то время, по крайней мере пока Ирена не успокоится. Ста-
руха права, нужно выиграть время, нужно собраться с мыслями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117