«Ты нынче слишком уж ядовит, малыш».
«Ну-ну, только не ссориться. — Гроссман шутливо погрозил пальцем. — Не стоит ругать газеты, товарищ Дру-скат, именно насчет тебя у нас есть кое-какие планы. — в прессе. Мы хотим создать пример, которому смогут подражать другие. Пока точно не известно, как мы это назовем».
«Может, «альтенштайнская инициатива»?» — предложил Штефан.
«Может, — сказал Гроссман. — Как бы там ни было, вы в Альтенштайне должны показать, как перекрывают средние нормы».
Он взял Друската под руку, как видно собираясь прогуляться с ним по палубе и детально обсудить кампанию в печати. Но Друскат заартачился, упрямо продолжал стоять среди коллег и насмешливо произнес:
«Выбраться из середняков — ну-ка, расскажи нам, как это делается».
Гроссман слегка обиделся, высвободил руку и раздраженно сказал:
«Порвать с окаянной привычкой, как же еще? Порвать с халатностью, насаждая у вас в деревнях — пардон! — строгую организацию труда. Применение техники, сменная работа — все это слова, совершенно не известные в Альтенштайне, да и в других кооперативах!»
На протяжении всей этой тирады лицо Друската мрачнело, остальные председатели тоже были не в восторге от рассуждений товарища начальника отдела. Вот тебе и пилюля перед угрем, с позволения сказать, а они-то радовались! Все отвернулись. Гомолла был явно недоволен, а Гроссман поднял руки и примирительно воскликнул:
«Но товарищи! Деревня вроде Хорбека, которым мы любовались, не должна оставаться исключением!»
«Тут он прав! — к изумлению Гроссмана вскричал Друскат. — Тут я с ним полностью согласен».
Итак с кампанией в печати, кажется, полный порядок. Гроссман вытащил из кармана бумажку.
«Проект, — сказал он. — Мы уже подготовили воззвание. Прочти на досуге».
Друскат взял листок, пробежал глазами текст.
«Сегодня после обеда выступишь первым и дашь обоснование, — сказал Гроссман. — Согласен?»
Друскат опустил голову. В этот момент Штефан толкнул его в бок. Друскат поднял глаза, толстяк злорадно ухмылялся, сжимая в кулаке бутылку пшеничной.
«Что ж, — сказал он, поднося бутылку ко рту, — за полные мешки, Даниэль!»
Угря Анна Прайбиш приготовила на славу, по рецепту он именовался «свежим», к нему подали пикантный соус, разные салаты, овощи и компоты. Теперь гости сидели за столом, курили и разговаривали. Через час мероприятие кончится, дискуссия, надо полагать, пройдет благополучно, за день накопилась масса впечатлений, все были сытые и усталые, да и спорить было не о чем, воззвание явно будет принято единогласно.
Друскат, сидевший в конце стола, корпел над бумажкой, очевидно желая заучить текст предложения, порой что-то тихонько бормотал, время от времени устремлял взгляд в потолок, наверно, внес кое-где поправки, вот он отодвинул листок, вытянул ноги, оперся локтем правой руки на ладонь левой и пощипал пальцами губу. Он не заметил, что фройляйн Ида подобралась к нему со щеточкой и совком, она манипулировала весьма демонстративно, а он все не замечал.
Иде пришлось наклониться к нему.
«Даниэль», — прошептала она.
Друскат улыбнулся с отсутствующим видом:
«Что такое, Ида?»
«Помнишь, как мы потихоньку улизнули отсюда — Ивена, ты и я, — с тачкой? Макс Штефан праздновал рвадьбу, почти двадцать лет прошло».
«Я этого никогда не забуду, Ида».
Фройляйн Ида вдруг хихикнула, потом стыдливо потупилась.
«Тогда меня в последний раз поцеловал мужчина».
«Ида, Ида». — Друскат тряхнул головой, потом взял ее за подбородок и, как двадцать лет назад, расцеловал старушку в обе щеки.
Ида со вздохом закрыла глаза и, высоко вздернув плечи, проговорила:
«Истинная дружба не старится, Даниэль!» — Она гордо вскинула голову и, шелестя юбками, ушла, точно унося
из зала трофей. Она чуть не налетела на Анну Прайбиш, которая, скрестив на груди руки, прислонилась к двери. Ида хотела было шмыгнуть мимо, но Анна остановила ее, указав на стол Даниэля и на щеточку с совком, забытые Идой в благородном смятении:
«Твой инструмент, дорогуша».
Наверно, любовь все-таки может изменить человека, что ни говори, Ида не испугалась — смерив властную сестрицу гордым взглядом, она холодно проговорила:
«Прошу тебя, Анна, не надо сцен!»
Ида сердито махнула рукой, Анна равнодушно посторонилась, потому что в этот момент ее внимание привлек Гроссман, сидевший во главе стола рядом со Штефаном и Гомоллой. Он встал, постучал по рюмке и обвел взглядом собравшихся. Наконец воцарилась абсолютная и нетерпеливая тишина.
«Дорогие друзья! Товарищи! — начал он. — Кое-что в Хорбеке, и в этом мы могли убедиться, поставлено образцово. Повсюду заметна известная культура, и это не случайно, ибо культура базируется, так сказать, на экономика».
А экономика — примерно так аргументировал он — это самое главное, не так ли? В том-то и дело, хорбекцы сняли с гектара пятьдесят центнеров, а остальные и тридцать-то едва собрали. Разрыв в показателях становится недопустимым. Но этому вопросу выступит товарищ Дру-скат, он же огласит текст воззвания ко всем кооперативам округа.
«Пожалуйста, Даниэль!»
Он жестом поднял Даниэля со стула, газетчики приготовились записывать, репортеры — фотографировать.
Друскат вышел на середину зала, пошире расставил ноги, он стоял в нескольких шагах от стола, напротив Гроссмана, Гомоллы и Штефана, крестьяне и бургомистры придвинули стулья так, чтобы видеть лицо оратора. В одной руке Друскат сжимал подготовленную бумажку, другой он нервно теребил непокорный чуб:
«Так вот, товарищ Гроссман, сто кооперативов отстают и несколько передовиков вроде Хорбека положения не епасают, а пятьсот кооператоров застряли в середняках — твоя статистика доказывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117