Если дочка проснется или еще не спит, то кинется к ней на руки и уже не отпустит. А Фируза вся мокрая, сначала нужно переодеться, а уж потом спуститься к старикам.
Войдя в свою комнату, Фируза удивилась, увидев мужа. Он не снял с себя даже мокрого камзола, сидел за столом, углубившись в чтение какого-то письма.
— Что это вы читаете? Случилось что-нибудь?
Асо только сейчас увидел, что жена вошла в комнату. Он улыбнулся, говоря:
— А, это ты? Какая отвратительная погода! И мы, кажется, промокли до нитки! Что, не было для тебя фаэтона?
— Представь себе, нет! — сказала Фируза, стаскивая с себя мокрую верхнюю одежду.— Я пришла пешком. Спасибо моей парандже, она хоть немного защищает от дождя. А что у вас нового? От кого письмо получили?
— Оно лежало на столе, видимо, Оймулло положила. Письмо от Сангина, он пишет...
— Хорошо, сейчас дочитаете. Но прежде снимите камзол и шапку. Или простудиться хотите? Встаньте, да побыстрей!
Невеселое письмо пришло от Сангина, того самого Сангина, которому удалось в свое время спасти Сайда Пахлавана и Хайдаркула от воинов Асада Махсума. В Душанбе он попал по рекомендации Асо; его пригласили на работу в Особый отдел. В письме, полученном сегодня, он сообщал о тяжелом положении, в каком находился в окружении изменников и предателей. В Душанбе власть была сосредоточена в руках председателя диктаторской комиссии. Он приглашал на работу кого вздумается и снимал с постов неугодных ему. Так, начальником милиции был связанный с басмачами Сурайе-эфенди. По его приказу в кишлаке Туда арестовали ни за что ни про что двадцать крестьян-бедняков. Теперь их насильно заставляют работать, то есть, попросту говоря, этот «блюститель порядка» обеспечил на свою потребу даровую рабочую силу. Много дел в Особом отделе лежит неразрешенными по целым месяцам.
Не хватает надежных людей! Если так пойдет и дальше, революционная власть не сможет удержаться. Нужно принять срочные меры, прислать немедленно преданных революции людей, иначе будет поздно!
— Письмо Сангина подтверждает то, о чем говорил со мной председатель,— задумчиво сказал Асо.— Просто не знаю, как мне быть.
— А что сказал председатель? — тревожно спросила Фируза.
— Он рассказал о положении дел в Восточной Бухаре. И затем спросил, кого, по-моему, из самых надежных можно туда послать. Он ничего не сказал мне прямо. Он очень сдержанный человек... Но у меня создалось впечатление, что Центральный Комитет назвал ему мое имя...
— И что вы ответили?
— Пока не дал окончательного ответа, сказал, что должен посоветоваться раньше...
— С кем же это?
— Как с кем? С вами, с Оймулло... Если б я был одинок, сразу принял бы решение, а так...
— А вы представьте, что вы одиноки... Хотелось бы вам поехать?
— Конечно, поехал бы... Там так нужны люди, столько работы!.. Но боюсь оставить вас с Гульбахор одних... Наши друзья, Оймулло и Тахир-ювелир, уже не молоды...
— А я на что?
— Но вы загружены работой, домой приходите поздно.
— А вы нет? Сидите целый день дома?
— По крайней мере, меня в любой момент можно найти...
— Ну, а если и мне поехать с вами?..
— А как же Гульбахор?
— И ее возьмем с собой.
— Нет, в Восточной Бухаре очень неспокойно, полно басмачей, нужно быть всегда на страже, жить по-солдатски. Женщинам и детям нельзя там находиться.
Фируза прекрасно понимала, что творится в душе мужа. Ему трудно, очень трудно расстаться с семьей, но еще труднее отклонить назначение в Восточную Бухару: совесть замучает его.
— Завтра же скажите, что согласны поехать в Душанбе! — решительно сказала она.
— Что?
— Да, да, и я поеду с вами.
— Центральный Комитет не отпустит.
— Отпустит!
Еще, может, сами пошлют меня.
— И опять тот же вопрос — что делать с Гульбахор?
— Сначала оставим ее здесь. В Душанбе осмотримся, а потом и ее возьмем туда.
Асо был приятно поражен смелым решением жены. В то время в Бухаре вряд ли нашлась бы еще женщина, которая по собственному желанию отважилась поехать в Восточную Бухару. Да что там женщина! Многие мужчины отказывались от работы в Душанбе. В конце 1921 года Восточная Бухара была своего рода огнедышащим преддверием гор. На этой земле хозяйничали курбаши, они заняли не одну область, зверски обращались с людьми, в первую очередь с представителями революционной власти.
— Дорогая моя, храбрая Фируза, вы понимаете, на что идете? И это ради меня?!
— Почему ради вас? — Фируза чуть лукаво улыбнулась.— Мне самой хочется побывать в горах, помочь тамошним женщинам овладевать знаниями, учиться... бороться за свои права.
— Ах вы храбрый борец, моя дорогая жена! — сказал Асо, крепко обняв Фирузу.
С большим трудом шел небольшой караван, тяжело груженный книгами, тетрадями и другими школьными принадлежностями. Вечером, как только стемнело, он был вынужден остановиться в кишлаке Равотак, расположенном близко от дороги. С караваном ехали десять красноармейцев, шесть служащих различных учреждений, Асо и Фируза. Рано утром они выехали из Денау, надеясь, что к вечеру прибудут в Душанбе и отдохнут наконец после мучительно трудного пути. Но не тут-то было. Дорогу преграждали бурные речки, мостов почти не было, после бесконечных дождей переходить их стало опасно, надо было соблюдать крайнюю осторожность. Опытный, хорошо знающий этот путь караванбаши ловко перевел караван, но шли они медленно.
— Нам предстоит перебраться еще через три речушки,— сказал караванбаши, высокий, широкоплечий, смуглолицый мужчина.— Даст бог, завтра, как только рассветет, спокойно двинемся в путь, дойдем до Душанбе. Хоть кишлак Равотак и не велик, но как-нибудь на ночь устроимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91