Кто именно – немцы или американцы? Подобные домыслы, дорогой, давным-давно уже покрылись плесенью. И фильмы об этом уже сняли, и книги писали. Грустные фильмы и грустные книги о возвратившихся на родину пленных, которые вместо цветов получают повестки… Тебя смущает опоздание – с чего бы это американцы переправили его лишь через месяц, хоть могли бы и сразу? У них было достаточно времени, – рассуждаешь ты, – чтобы обработать слабого, растерявшегося человека! О чем ты говоришь?! Кто слабый, кто растерявшийся?.. Впрочем, продолжим. Война. Поезда и самолеты движутся без какого бы то ни было расписания. Если учесть и этот факт, то опоздание на месяц можно рассматривать как пример удивительной оперативности. Так что версия моя рассыпается в прах, прежде чем я задам себе вопрос: кого же я в сущности подозреваю? Бывшего бойца интернациональных бригад, участника Движения сопротивления в трех странах, сына старого коммуниста, который погиб в тюрьме? Это он-то слабый и растерявшийся?.. Предположим, что невозможное окажется возможным, то есть, что этот самый Петр Чамурлийский был завербован вражеской разведкой еще тогда. А теперь сделаем простенький расчет: сколько лет прошло с тех пор? Ровно двадцать один год. И за все это время, все эти месяцы, недели, дни предатель не сделал ни одного ошибочного шага и каждый раз выходил сухим из воды; медленно, но уверенно поднимался по служебной лестнице, завоевывая все больший авторитет среди тех, кого продал за чечевичную похлебку? Не обессудь, но такого уже не встретишь даже у авторов бульварных детективов по той простой причине, что современный мир исключительно динамичен, жизнь вокруг нас кипит, поэтому даже пресловутое терпение агентов некоторых империалистических разведок, за спиной которых – вековой опыт их предшественников, начинает постепенно исчерпываться из-за необходимости немедленно узнавать о том, что происходит "на той стороне". Ведь успех сегодня измеряется часами и минутами, старые понятия вытесняются совершенно новыми, соответствующими веку скоростных пассажирских лайнеров. Даже в такой цитадели традиций, как Великобритания, стали всерьез задумываться над тем, стоит ли цепляться за свою ненормальную денежную систему, за все эти шиллинги, пенсы, гинеи, и так далее. Так что…"
Да, пожалуй, продолжать нет смысла. Все эти мысли могли прийти в голову как мне, так и вам. Они мне вполне понятны, я принимаю их вместе с их пафосом, считаюсь с ними, уважаю их, однако вся беда в том, что у меня не хватает сил оторваться от этих пожелтевших папок, и мне даже приятно вдыхать пожелтевший от архивной пыли сухой воздух – видно, во мне пропал исследователь древних папирусов.
…Судя по всему, в молодости Чамурлийский был сорвиголова – в шестнадцать лет уехал в Испанию и вступил в Интернациональную бригаду; потом Франция, Греция, Сербия и наконец, когда, казалось бы, можно было найти тихую пристань и пожинать плоды народного признания, он отправляется добровольцем на фронт, на передний край. Было бы логично, рассуждал я, если бы такая бурная, полная опасностей и приключений жизнь соответствующим образом продолжалась бы и в мирное время, пусть даже с ошибками и отступлениями от правил. Но тем не менее после Девятого сентября перед нами как будто совсем другой человек – тихий, остепенившийся, последовательный в делах и намерениях, слишком зрелый для своих лет. Что это: перемена характера, которую можно объяснить накопившейся с годами усталостью, или же все это вызвано чем-то иным? Жаль, что мне не удалось найти никого из тех, кто знал Петра Чамурлийского ребенком, школьником или юношей. Все его родственники умерли, в живых остался только дядя, но тот совсем впал в детство, ничего путного от него не услышишь. Его фронтовые товарищи разъехались кто куда по всей стране, то же самое можно сказать и о его друзьях из Второй мужской гимназии. Отец Петра – Тодор Чамурлийский, бывший учитель географии – снимал небольшой дом недалеко от кирпичного завода; теперь здесь возвышаются современные жилые здания с балконами, окрашенными в розовый цвет. В прошлом остались и непролазная грязь, и темные кривые улочки. Напрасно расспрашивал я местных старожилов об этой семье революционеров – никто о ней даже не слышал. И что же в конце концов получается? Жизнь, разделенная на две половины, – до и после Девятого сентября. Удобно для журналистов, которые, даже если и выдумают что-то, всегда найдутся такие, кто им поверит, а меня это совсем не устраивает. Итак, первая половина его жизни, как говорится, теряется во тьме, а вторая… вторая приобрела в наши дни такие прямые и четкие линии, что скулы сводит и невольно задаешь себе вопрос: человек перед тобой или хорошо запрограммированный робот?
…На службе в армии до 1954 года. Его рапорт на имя министра с просьбой об отставке, который он подал, чтобы поступить в Высший экономический институт, был подписан. В отставку Чамурлийский выходит в чине капитана с отличной характеристикой (отличной тем более благодаря тому, что при его решающем участии была раскрыта и уничтожена в зародыше многочисленная подпольная группировка). Став студентом, он быстро завоевал авторитет среди товарищей: всегда вникал в суть преподаваемого предмета, ко всем относился спокойно и ровно, никогда не нервничал и не капризничал. Никогда не упоминал о своем прошлом, завоевывал позиции собственным трудом, используя умение распределять свое время так, что его хватало на всё – даже на многочисленные общественные обязанности, которые он добровольно взваливал на себя. Институт окончил с отличием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70