Ему кажется, что он летит по освещенному солнцем ипподрому, слышит рев восхищенной публики и топот оставшихся позади коней. Но он стар, очень стар, а преследователей становится все больше и больше, вот их уже больше вдвое, втрое, вчетверо, и страшная злоба придает им сил. К погоне присоединяются и вызванные по телефону полицейские машины, воют сирены… И все это из-за одного коня!.. В конце концов его окружают, загоняют в угол, осыпают ударами его красивую благородную голову, пинают побелевшие от пены бока. Ишь, вздумал с нами шутки шутить!..
Конец же – совсем неожиданный. Какой-то человек в грубой рабочей одежде, в кожаном фартуке и кепке вдруг поднимает руку: "Я его покупаю!" Тут же отсчитывает деньги, целует окровавленную морду коня, берет в руки веревку, и оба они – человек и конь – медленно растворяются в бесконечном лабиринте парижских улиц…
Но я вернул Пырвана с порога, чтобы рассказать ему другой эпизод, опять-таки из этого фильма. Просто хотел предложить ему убедительный материал для разговора с теми, кто недоверчиво качает головой, слушая его рассказ о татуировке и о связанных с ней приключениях.
Художник рисует Эйфелеву башню на ягодице молодой красивой девушки. Операционная… Кожу с уже готовой татуировкой аккуратно отделяют от тела и делают из нее бумажник или абажур, в зависимости от пола покупателя-американца. (Ну чем не сувенир из Парижа! Эйфелева башня и под ее огромной аркой – поток машин). А в то же время та же красивая девушка, с серьезным лицом, торопится куда-то с сумкой под мышкой… Сорбонна… Голос за кадром звучит нарочито медленно: "Вот так некоторые девушки становятся студентками университета…"
Пырван еле дождался, пока я кончу.
– Я хочу вас попросить о чем-то? Можно?
– Да, слушаю тебя.
– Все это – про Париж и абажуры – ужасно интересно, но моя девушка ничего не знает о татуировке, так что вы уж смотрите не проговоритесь! Она… как бы вам это сказать, немножко наивная. Япония, гейши, бары, гангстеры – представляю себе, как она испугается, услышав обо всем этом. Она еще ребенок, хотя и объездила всю Европу со своей скакалкой.
– Значит, если я тебя правильно понял, ты к нам в гости придешь не один?
– Вы же сказали, чтобы я не стеснялся, – лукаво улыбнулся Пырван.
– Вот именно. Я очень рад. Да и жена обрадуется. А то она жалуется, что я только мужиков домой вожу.
– Вам будет скучно с нами, – сказал он. – Росица предпочитает молчать, да и я не из разговорчивых.
– Красивое у нее имя! Куда лучше, чем Десислава-Деси.
Лицо юноши на секунду омрачилось, он отвел взгляд с усилием, которого я не мог не заметить, и продолжил:
– Росица живет в собственном мире, и больше ее почти ничто не интересует. С одной стороны, это хорошо, но с другой… В общем, дай бог, чтобы она вам понравилась.
– Наверняка, раз уж она нравится тебе. А скажи, пожалуйста, что это за скакалка? Чем твоя девушка занимается?
– О, извините, надо было вам сразу сказать. Мы, спортсмены, думаем, что спорт интересует всех. Но, может быть, вы видели мою Росицу по телевизору? Художественная гимнастика. Она – одна из лучших.
– Конечно, видел. Борьбу не смотрю, но, когда передают художественную гимнастику, не отрываюсь от телевизора… как все мужчины. Но вот имен, к сожалению, не помню.
– Не волнуйтесь, – ответил Пырван весело. – Я и сам с трудом ее отличаю от других, когда выступает ансамбль. Эти девушки-гимнастки похожи друг на друга, как две капли воды, – все они такие прозрачные…
– Ну и обидится же она, если услышит, что ты о ней говоришь.
– Да она еще ребенок, – со снисхождением повторил Пырван, и глаза его засветились добротой. – Хорошо бы она навсегда осталась таким ребенком! Именно поэтому мне и не хочется нарушать ее покой. Пусть себе прыгает со своей скакалкой… другого ей и не надо.
– А сейчас я задам тебе один вопрос, но не чувствуй себя обязанным отвечать, – я показал на его руку, – это, случайно, не она?
Пырван посмотрел на свою руку – его взгляд, казалось, проник через рубашку – и ответил уверенно:
– Нет, не она… Ничего общего… Росица – совершенно другой тип. Он не похожа на болгарку. Скорее смахивает на шведку. Лицом, а не фигурой… – Он задумался и снова помрачнел: – Может, я и ошибаюсь и мнение мое несправедливо. Знаете, она такой салажонок, можно при ней какие угодно анекдоты рассказывать, даже самые похабные, – не понимает. Смеется, но ничего не понимает.
Мне стало ясно, что он не досказал: "С Десиславой было по-другому". И снова, уже в который раз, я понял, что Пырван все еще не забыл этой женщины и, может быть, еще долго будет ее помнить. И тут, черт знает с какой стати, я вспомнил о своей жене, о своей бабуле Злате, о моем "самоварном золотце", как я ее в минуты близости называю… А что? И такое случается, не такие уж мы пока старики. Если Пырван верно описал свою девушку, то моя Злата – полная противоположность этому прозрачному созданию, и все же она гораздо больше напоминает Росицу, чем ту "наемную любовницу". А что же Пырван? Что я? В душе я испытывал что-то вроде завистливой ненависти к этой паре – Пырвану и Деси – как будто жалел, что не оказался тогда на его месте. "Прыгалки" мне казались гораздо менее привлекательными, чем игры в кафе "Варшава". Но, что поделаешь, все мы мужчины, наверное, так устроены. А на прозрачные создания хорошо смотреть по телевизору.
Моя Злата любит гостей, любит, когда дом у нас полон. Но любит она, чтобы в гости к нам приходил не кто попало, а люди с более высоким, чем мое, общественным положением. Ей подавай генералов, дипломатов, уж тогда-то она просто счастлива. Конечно, это ей не мешает поддерживать отношения со своей родней, среди которой нет ни одного генерала или хотя бы начальника отдела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70