Люди знали Саймона и, разумеется, узнавали его жену. Но рядом с Анастасией они соблюдали определенные неписаные правила, главным из которых было никогда не заговаривать с ней, не обратившись прежде к ее мужу. Никто не знал, откуда взялось это правило и почему, но, то ли из своекорыстия, то ли беспокоясь об Анастасии, Саймон достаточно явно его поощрял, и даже новички в мире искусства догадывались, чего от них ждут. Стэси тихо держалась поблизости, мягким «привет» и сдержанным рукопожатием награждая тех, кого Саймон считал достойным представления. А затем снова пряталась в складки его пиджака, молча глядя через все те же старые роговые очки, которые она упрямо надела, несмотря на шикарный костюм, подаренный ей специально для этого мероприятия, пока муж заканчивал беседу и заговаривал со следующим перспективным клиентом.
Так они и кружили по залу. Анастасия пожала руку директору музея, потом мэру. Были и другие, лица, знакомые по вечерам, проведенным так же, знакомые по свадьбе. Они встретили Кики, которая сообщила Саймону, что его жена прекрасно выглядит, и прошептала Анастасии:
– Тебе придется рассказать мне о своей диете.
– Я просто не ем.
– Твоя жена на редкость остроумна, – сказала Кики Саймону, переходя к разговору с другой парой.
Мишель уже расположила нас лицом к лицу с Халцедони Боулзом.
– Очень приятно, – сказал он, когда она представилась по имени и назвала свою газету.
– Вы не против, если я задам вам пару вопросов?
Пока Халцедони уклонялся от подходящего для цитирования ответа, я наблюдал, как Саймон пробирается с Анастасией через толпу. Каждый держал бокал вина, хотя Саймон ни разу не отпил из своего. Для него это был, как и жена, лишь очередной костыль во время исполнения роли на публике. Кто его упрекнет? Он так хорошо справлялся. Он не смог бы поставить этот спектакль лучше, даже если б сам его сочинил, даже будь его жизнь историей, которой можно манипулировать с такой же легкостью, как переставлять слова. Он не смог бы написать лучшей роли для Анастасии, в чьей походке я различал опьянение, но в чьей улыбке нельзя было разглядеть абсолютно ничего многозначительного. Как бы то ни было, он достаточно крепко ее держал, чтобы не допустить никаких промашек. В умытой, причесанной, наманикюренной, накрашенной, разодетой женщине, приближавшейся ко мне под руку с мужем, я не находил почти ничего от девушки, несколько часов назад сидевшей среди беспорядка на полу кабинета и читавшей мне отрывки «Праздника, который всегда с тобой».
– Мишель и Джонатон, – сказал Самон, – я надеялся вас тут встретить. – Ни на кого из нас он при этом не смотрел. Он не сводил глаз с Халцедони Боулза.
Мишель представила его художнику.
– Дилер Саймон Стикли, – сказала она.
– А это моя жена Анастасия.
– Польщен, – ответил Халцедони, беря ее за руки. – Я храню вас рядом с кроватью.
– А мы повесили вас в ванной.
– Моя жена, конечно, шутит, – перебил Саймон.
– Вообще-то это всего лишь постер, – призналась Анастасия.
– Эстамп, – поправил Саймон.
– Не важно, он мне нравится. Это пока моя любимая картина в нашей квартире.
– Но, наверное, есть из чего выбирать, – ответил Халцедони.
– У нас обширная коллекция ар нуво, – сказал ему Саймон. – Конечно, моя жена недооценивает эстетическую значимость французской belle ?poque. Хотя ни одному из моих художников еще нет сорока, я настаиваю, что их работы, как и ваши, – часть континуума. И работы моей жены тоже. Если кому и стоит воздать должное прошлому, так в первую очередь ей, с ее способностью перерабатывать историю.
– Ваше исследование впечатляет, – сказал Халцедони Анастасии.
– Но что забавно, – упорствовал Саймон, – действие в ее книге вращается вокруг Первой мировой войны без единого упоминания «прекрасной эпохи». И это мне не кажется достоверным в данной исторической обстановке. Вот если бы история действительно была написана в то время, в ней были бы такие подробности. Впрочем, полагаю, дело тут в натуре художника. Приходится игнорировать очевидное, закрывать глаза на факты и все выстраивать по собственным законам.
– Вы давно женаты? – спросил Халцедони Анастасию.
– Почти полгода, – ответил Саймон, – и, не поймите меня превратно, моя жена многому у меня научилась. Я открываю ей такие вещи, которых она иначе никогда бы не увидела. До нашей встречи она была очень хорошей студенткой, изучала литературу, но слишком мало знала о мире. Думаю, она согласится со мной, если скажу, что она никогда не стала бы тем писателем, которым является сегодня, без…
И значительный Саймон продолжал в том же духе. Но мы с Мишель все это уже слышали, да и сама Анастасия, разумеется, тоже – представление никогда не менялось. Дальше мы слушать не стали. Мишель спросила Анастасию, когда они собираются в Нью-Йорк на Американскую книжную премию. Анастасия сказала – послезавтра.
– Может, и вы поедете? – спросила она, улыбаясь мне.
– В газете меня не отпустят, – ответила Мишель, – у меня жизнь не так свободна, как твоя.
– В некотором роде она свободнее моей.
– Я знаю, ты много работаешь. Джонатон только о тебе и говорит.
– Саймон говорит то же самое. – Она снова улыбнулась мне. – Говорит, что лучше узнал Джонатона из моих рассказов, чем за все время, что они знакомы.
– Никогда бы не подумала, что вы так быстро подружитесь.
– Это все только благодаря тебе, – сказал я.
– И Саймону, – добавила Анастасия.
– Мне бы просто не хотелось, чтобы вы оба… забыли о нас.
Анастасия обняла свою высокую бледную подругу, обхватив ее так, будто Мишель – дерево, которое никак не удается повалить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103