– Она положила голову ему на плечо и взяла за руку, когда такси затряслось на Аппиевой дороге.
– У тебя контракт. У тебя читатели.
– По-моему, роман рождается не из этого.
– Откуда же он тогда рождается?
– А откуда рождаются работы, которые ты продаешь в галерее?
– Я не берусь работать с художниками, способными создать только одну вещь. Я не продолжаю с ними отношения, если они не способны на большее.
– А Джонатон?
– Это другое.
– Из-за денег, которые он тебе приносит? Я бы отличалась, если бы принесла тебе больше?
– Ты не понимаешь, сколько стоит жизнь, Анастасия. О тебе всегда кто-то заботился. Сейчас для этого есть я. Но ты должна мне помогать.
– А если я не могу?
– Да что это с тобой сегодня?
– Я не хочу скрываться. Получается, будто я сделала что-то плохое.
– Я просто пытаюсь тебя защитить.
– Значит, я все-таки скрываюсь.
– Нет. Просто надо выждать.
– Абсолютно незнакомые люди знают, как меня зовут.
– Просто они твои поклонники.
Она отодвинулась от мужа. Посмотрела на него:
– Сколько людей уже прочитало «Как пали сильные»?
– Невозможно определить. Одни книги ходят по рукам, другие так и остаются на полках нераскрытыми…
– Сколько продано, Саймон. Скажи мне.
За ним, в окне такси, катакомбы укрывали своих древних мертвецов.
– Пара… миллионов.
Свершилось. У нее больше не было слов. Саймон тихо велел таксисту возвращаться в отель.
Пока Анастасия спала в кровати для новобрачных, Саймон путешествовал по трансатлантическому кабелю посредством телефона в ванной. Он сел на опущенную крышку унитаза, закрыл дверь на задвижку и – еще одна предосторожность – пустил на всю катушку воду, не закрывая сток. Он крутил розовый пластиковый диск, манипулировал устаревшей системой, памятной смутно, как холодная война, однако с ловкостью, приобретенной за почти две недели постоянной практики. Анастасия спала меньше чем в двадцати футах от него, а он разбудил Жанель – почти в десяти тысячах миль.
Что случилось, Саймон?
Мне пришлось ей сказать. Сейчас она в отключке под валиумом. Я уложил ее в постель в середине дня, где-то в полчетвертого. Сколько она еще проспит?
Не слишком долго.
В смысле?…
Что ты ей сказал?
Ее узнали какие-то люди. В Пантеоне.
Я знаю.
Они не…
Ночной выпуск новостей. Вообще-то неплохой кадр. Она выглядит так невинно.
А я?
Ты где-то с краю.
Но?…
Тебе надо что-то делать с этой твоей хмуростью. Особенно для телевидения.
Там не было телевидения.
Там было телевидение. Правда, картинка смазанная. Спутник.
Это вторжение в…
Твоя жена теперь публичная персона.
Ты должна была держать все это под контролем. Нашим контролем. Я женился на Анастасии не для того, чтобы стать просто ебаным мужем.
Говорят, ты и не стал.
Кем не стал, Жанель?
Ебаным мужем. Желтая пресса намекает, что это брак по расчету – по-моему, они так выражаются.
Откуда им знать?
А на самом деле ты ебаный?
Он бросил трубку, выбрался из ванной в клубах пара, взмокший и раздраженный, к спящей жене. Укладывая ее, он не стал снимать одежду – раздевать ее в середине дня показалось как-то непристойно, – только стащил туфли перед тем, как похоронить ее под одеялами в бессознательном состоянии до начала нового дня. Ее одурманенное тело лежало сейчас мертвым грузом, закутанное в одеяла, будто в саван. Он потряс ее за плечо, потом за плечи.
– Проснись, – сказал он. Она не проснулась. Он был сам по себе.
Пришлось потрудиться. Он снял ее теплый жилет. Скинул одеяла и покрывала, содрал шелковую юбку до коленей. Вступил в противоборство с поношенными хлопчатобумажными трусами, которые она сохранила то ли из-за того, что Саймон не купил ей ничего взамен, то ли на память о прошлой жизни в обносках.
Два отяжеленных снотворным глаза следили за тем, как он сражался с телом, которому они принадлежали, будто за чем-то безвозвратно далеким.
– Ты сердишься, милый, – произнес сонно слипшийся рот. – Тебе помочь?
– Я сам, – ответил он, будто не желая ни с кем делиться заслугой в успешном проведении операции. Она пожала плечами, выгнула спину, чтобы отпустить одежду, которую он освобождал. Он рванул пуговицы на ее блузке, а когда застежка лифчика не поддалась, стащил всю конструкцию через голову. Голая, если не считать драгоценностей, Анастасия вяло раскинулась на матрасе без простыней и закрыла глаза.
Саймон же был сама деловитость; встав, освободился от одежды. Когда Анастасия опять открыла глаза, он складывал брюки. Она снова закрыла глаза. Прошло время. Она уснула.
Наконец восставшее, его тело навалилось сверху. Он втолкнул член в ее сухую вагину. Не просыпаясь, она взвизгнула. Видимо, ее муж принял это за стон наслаждения. Снова резко толкнул. Она всхлипнула? И еще один миссионерский толчок. Она закричала. Она кричала, пока он не вышел. Он посмотрел на нее, явно довольный своей работой.
– Ты уже кончила, Анастасия?
Она заскулила и, поскольку ложь была равносильна правде, одурманенно кивнула.
В ту ночь Анастасия не спала. Она лежала в постели, Саймон рядом в испачканных трусах. Она пролежала почти восемь часов, без сна, ничего не делая, просто живая. Потом телефонный звонок разбудил их, и вместе с ним явились все подтексты нового дня.
Саймон отправился в душ. Она продремала эти десять минут одна, растянувшись под одеялами, еще хранившими тепло мужа. Он возвратился, завернутый в белое полотенце, пахнущий отельным шампунем и лосьоном после бритья той же марки, что предпочитал ее отец.
– Там дождь, – сказал он. – Поедем в Ватиканскую библиотеку. – Она кивнула и откатилась от него, чтобы втянуть в сон его слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103