Плюс прибыль. Он получает прибыль от того престижа, что я ему приношу, понимаешь? Моя жена, писатель, говорит он людям, будто мое писательство объясняет, зачем он вообще взял меня в жены. Лучше объяснения я не вижу. Он целует меня, как младшую сестренку, пока я не выпрашиваю больше. Для него секс – обязанность, хотя, если ему от секса ни радости, ни детей, я не понимаю зачем. Наверное, я ему отвратительна. Я сама себе отвратительна. Я лишила мертвеца наследства, а всех живых ученых – возможности понять его, уже ушедшего в могилу. Я виновна. И признаю, что все, в чем я признаюсь в этих стенах, Отче, никогда не выйдет за их пределы. Я уже согрешила так, что теперь обязана грешить. Может, это моя кара? Делай со мной, что захочешь. Я не знаю, что мне с собой делать.
После этого Анастасия замолкла, некоторое время молчал и тот, кто принимал ее исповедь. Затем она услышала, как он поерзал на сиденье.
– No сотргепе , – сказал он.
– Отец, – попыталась она на своем ломаном итальянском, – я грешить. Отец, помоги. Pater noster qui es in caelis…
– Mille , – сказал он, очевидно угадывая за продолжительностью признания или его бессвязностью серьезность ее греха.
– Миллион, – подтвердила она, явно знавшая итальянский хуже, чем ей казалось. Миллион «Отче наш». Вполне достаточно. Это как раз займет ее мысли на целую вечность.
Анастасия вышла в мир. Pater noster qui es in caelis, бормотала она. Там, под куполом, стоял Саймон, будто коронованный им. Sanctificetur nomen tuum… Она подошла к мужу. Adveniat regnum tuum… Камеры повернулись встретить их, гомон внимания разросся в полную неразбериху. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra… Анастасия взяла Саймона за руки. Рапет nostrum quotidianum da nobis hodie…
– Поедем домой, – сказал он, его дыхание повисло у ее уха. Et dimitte nobis d?bita nostra sicut et nos dimittimus deb-itoribus nostris… Она кивнула, подбородок прижался к его плечу, губы погладили шею старой латынью. Et ne nos inducas in tentationem… – Пора тебе увидеть, кем ты стала… – Sed libera nos a malo . -…и что мы начинаем пожинать плоды.
IX
Пока Саймон и Анастасия были в тридцати тысячах футов над Атлантическим океаном, где-то между первоклассным обедом и кино второй свежести, на земле прозвучало объявление, навсегда изменившее течение недолгой жизни Стэси Лоуренс: ее номинировали на Американскую книжную премию. Я помню, где находился, когда услышал это – в парикмахерской, – хотя также помню, что не удивился тогда безумно и не впечатлился настолько, чтобы счесть это особенно знаменательным. На самом деле, если учесть нарастание событий, казалось, что все известно заранее. «Как пали сильные» уже запаслись хвалебными отзывами почти всех ведущих критиков почти во всех серьезных изданиях. Объемы продаж книги и демографическое разнообразие читателей были больше, чем у любого другого литературного произведения за многие годы. О книге громко спорили в научных кругах, ее часто обсуждали в телепередачах. А ее предполагаемый автор? Анастасию Лоуренс знали все – или думали, что знали.
Через некоторое время я шел мимо книжного магазина в центре. На витрине рядом с башнями из книг с фотографией Анастасии был выставлен телевизор. И на экране тоже была она: сходила с трапа в международном аэропорту Джона Ф. Кеннеди. Ее осадили со всех сторон. Облепили. Саймон потерял свое место среди вспышек камер, потерял ее в фоновом шуме. Потом я сообразил, что телевизор работает беззвучно. Приветственно голосили люди на улице, здесь, в Сан-Франциско, как и я, смотревшие на Анастасию на двадцатидюймовом экране.
Книги на подпись. Размахивают томами у нее перед лицом, роняют под ноги. Напечатана пара миллионов экземпляров, сказал Саймон. Не представляешь, что значат подобные цифры, пока они не пригрозят тебе физическим насилием. Рука на ее плече.
– Добро пожаловать в Нью-Йорк, Анастасия, – сказал Фредди Вонг. – И мои поздравления с вашей номинацией. Если поедете со мной, вскоре доставим вас туда, где потише.
– Но нам нужно успеть на самолет. Ночной рейс на Сан-Франциско.
– Саймон решил, что вы задержитесь тут на пару дней. Чтобы повысить продажи.
– Но ведь уже и так много продано, разве нет?
– Никогда не бывает продано достаточно.
– И вы так их и продаете?
– Согласно плану.
– Тогда мне не нужно писать другую книгу.
– Теперь вам как никогда нужно писать другую книгу.
Через раздвижные двери они вышли на стоянку. Дорогу им пересек черный лимузин, последовали какие-то ливрейные формальности, в результате коих Анастасия обнаружила, что с бокалом шампанского в руке сидит в движущейся машине, а последние пять минут собственной жизни проходят у нее перед глазами на экране беззвучного мини-телевизора.
– Тост, – предложил Фредди.
– Прошу вас, – сказала Анастасия, – мы можем посмотреть что-нибудь другое?
– Что вы хотите увидеть?
– Что угодно.
Саймон пожал плечами. Фредди переключился на другой канал. Она была и там, ракурс менее лестный, но сомнений нет: там, на экране, была женщина, которую она видела каждый раз, разглядывая свое отражение в витринах и больших зеркалах или на снимках рядом с Саймоном на любом из сотни приемов, банкетов и балов. Она отвернулась. Посмотрела сквозь тонированное стекло прямо на – быть того не может! – полноразмерный дорожный рекламный щит, подсвеченный прожекторами, где была она, огромная, как гора Рашмор.
– Сюрприз! – сказал Фредди. – Пока вас не было, мы купили десять щитов в Нью-Йорке и десять – в Калифорнии. И как минимум по одному будет в каждом городе, который вы посетите.
– Мы только что посетили Рим, – ответила Анастасия. – Это было мило, но с меня хватит.
– Ваш тур в поддержку книги по тридцати городам, я имею в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103