– По крайней мере, я знаю, что не собираюсь и дальше разговаривать. – Я встал.
– И что собираешься делать? Оставишь меня?
Естественно, я мог ответить только «да», и хотя предпочел бы сказать что-нибудь другое, именно так я и ответил. В одиннадцать утра за день до отъезда я бросил ее одну, оставшись наедине со своим ожиданием. Во вражде история наша больше не принадлежала ни одному из нас, ни даже обоим вместе, а лишь – как это бывает с «колыбелью для кошки» и с настоящей любовью – натяжению в игре между нами.
Выйдя на улицу, я вообразил, что оставил ее умирать. На самом деле оставил я только свое пальто наверху, у нее в квартире.
Днем Мишель позвонила мне на мобильный. Анастасия, видимо, сообразила, что он звенит в кармане забытого пальто.
– Алло? – сказала она.
Стэси?
Мишель?
Джонатон там?
Нет.
Нет?
Нет.
Но…
С какой стати ему быть здесь? Я что ему, сторож? Он твой жених.
Но я звоню…
…так, будто у меня с ним роман. Ты ошиблась номером. И замужняя женщина. Попробуй звякнуть Кики Макдоналд. Может, твой жених у нее.
Она повесила трубку. Мишель перезвонила. Ответа не было.
Вскоре я позвонил Мишель – хотел узнать, когда она будет дома. Не найдя чем заняться, я решил устроить романтический ужин.
С какой бы это стати? Продолжай себе развлекаться с Кики, пока не надоест.
Но я у тебя дома.
Ты привел эту шлюху домой? А я-то думала, что она может позволить себе хотя бы номер в отеле.
Я один.
Стэси говорит совсем другое.
Ее здесь тоже нет.
Мне похуй, кто там с тобой есть. Ты у меня дома, и я хочу, чтобы ты оттуда убрался.
Ты хочешь, чтобы я ушел?
Да.
Она повесила трубку. Я не перезвонил.
XVI
Они отбыли в Нью-Йорк. Анастасия отказалась от еды, которую подавали в первом классе, и Саймон позволил хорошенькой блондинке-стюардессе наливать жене только шампанское.
– Мы празднуем, – объяснил он, хотя выбор спиртного был лишь средством держать жену в сознании.
– Не хочу я ничего праздновать. – Она попросила стюардессу сделать «Бакенбарды Сатаны». – Закрученные, пожалуйста.
– Ты суеверна, – заметил он. – Понимаю. Многие великие писатели суеверны.
– Я просто хочу пить.
– Еще шампанского, – попросил он стюардессу, потом напомнил жене, как ей подобает себя вести.
– Да пошел ты.
Она протиснулась за стюардессой и заняла пустое кресло в эконом-классе.
Саймон попытался вернуть ее силой. Дернул ее за руки. Но сиденья в эконом-классе так узки, что ему удалось лишь растянуть ей запястье.
– В чем проблема? – спросил проходящий мимо стюард, словно дело было лишь во временном недопонимании, а не в фундаментальных противоречиях.
Саймон повернулся к нему в проходе:
– Моя жена по ошибке заняла чужое место.
– Она не должна тут сидеть?
– Ее место не в эконом-классе. – Он показал стюарду билет. – Иногда шампанское ударяет ей в голову.
Стюард кивнул:
– Пожалуйста, пойдемте со мной, миссис Стикли.
Стюард был представителем власти – видимо, поэтому она и сделала так, как он сказал, шатко перебралась в нос самолета, где и уснула, завернувшись в мое пальто, на плече Саймона, пропустив кино и остаток полета до Нью-Йорка.
Впрочем, на следующий вечер катастрофа все-таки произошла. Частный прием в Нью-Йоркской публичной библиотеке. Даже если сама Анастасия не знала, чего ожидать, Саймон должен был предвидеть. Как Саймон, который с детского сада просчитывал до пенни каждую случайность в своей жизни, умудрился не сообразить, с чем столкнется его жена, остается только гадать. Конечно, он не мог знать всей правды; тогда ее никто еще не знал. Но Саймон видел, как его жена превращается в нелюдимую анорексичную алкоголичку. Не нужно было быть Зигмундом Фрейдом, чтобы понять: в ее прошлом кроется что-то очень страшное. Ее судьба не была дикой случайностью.
Они приехали в лимузине. Его заказал Фредди Вонг, заодно предусмотрев шампанское и розы. Анастасия еще не совсем отошла от полета и потому настаивала, что не открывать шампанское – неприлично, а открыть и не выпить всю бутылку – недальновидно. Муж услужливо налил ей достаточно, чтобы она достигла того поддатого состояния, которое устраивало их обоих, а сам отпивал из своего бокала, только чтобы удерживать ее в рамках пристойности.
Машина затормозила у ступеней библиотеки.
– Там камеры? – спросила Анастасия мужа, сидевшего со стороны тротуара, чтобы защитить ее в случае непредвиденных обстоятельств.
– Держи меня за руку, – сказал он, – улыбайся, но не останавливайся. Иди за мной.
– Нам обязательно выходить?
– Нас ждут, Анастасия. – Саймон снял с нее очки. Расправил складки шелкового платья. Шофер открыл дверь и отступил. – Идем.
Она шла за ним. Улыбалась, но не останавливалась. Держала его за руку. Папарацци оттеснили ее поклонников, сталкивая их с каменных ступеней и топча упавшие книги, но Анастасия ничего этого не видела, только вакханалию камер, вспышки бульварных фотографов среди софитов телевидения.
– Последняя ступенька, – прошептал Саймон на ухо подвыпившей жене, но репортеры приняли это за нежность, и кадр до бесконечности перепечатывали в бумажной прессе и показывали по всем каналам. Молодая писательница в момент близости с мужем. И не то чтобы пресса поняла неправильно: пожалуй, физически Саймон был ближе всего к ней с того вечера, когда они познакомились с Халцедони Боулзом.
Потом они вошли. Фредди встретил их вместе с директором «Шрайбера», габаритами почти в два раза превышающим стандартные показатели; теплая директорская рука увлажнила руку Анастасии липким потом. Пока он знакомился с ее мужем, она вытерла пот о широкий пояс фрачных брюк Саймона и взяла бокал шампанского с прохожего подноса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103