Еще ее расстроил звонок от Джорджии, пытавшейся разыскать Лизандера.
– Мы просто сдуру занимались любовью, когда он ворвался. Ты же знаешь, какой он импульсивный. Заставь его позвонить мне, если он прозвонится или зайдет.
Китти весь вечер была как на иголках. В завываниях ветра слышалась жалоба. Вдруг зазвонил колокольчик и кто-то постучал в дверь. В ужасе Китти схватила кастрюлю и побрела в темноте на ощупь, натыкаясь на пушечные ядра и доспехи и не отваживаясь зажечь свет, чтобы не обнаружить себя. Стук стал громче, и теперь он сопровождался всхлипываниями, от которых холодела спина. Китти вздохнула от ужаса, увидев в окне холла мрачное мученическое лицо.
– О Господи!
Она истово перекрестилась – это был Юноша Парадайза.
– Сгинь, – крикнула она.
– Китти, Китти, впусти меня.
– Ой, силы небесные!
Она отодвинула засов, ввалился Лизандер с мишкой-коала в руках в сопровождении очень подавленных Мегги и Джека. Он был совершенно пьян, синий от холода, зубы конвульсивно лязгали, глаза глядели безумно, а по лицу стекал пот. Китти еще никогда не видела человека в таком потрясении.
– Помоги мне, Китти. Это Джорджия, это она виновата, а не мама. Она сука, а папочка ублюдок, и дядя Алистер, о Господи!
Обхватив его руками, чтобы он мог опереться на нее, Китти двигалась с ним – два шага вперед, шаг назад и шаг вбок, снося по пути к кухне доспехи и ширму.
– Почему она это делала? Джек, Мегги, я не кормил их. О Китти, – и он заплакал.
– Тут я, тут, мой ягненочек. Сейчас я их покормлю. А пока давай-ка сбегаю за каким-нибудь джемпером Раннальдини, а потом приготовлю тебе чего-нибудь горячего. Так где ты был?
– Не уходи.
– Я только на секундочку.
Но когда она вернулась со свитерами, среди которых был и свитер «Свободных лесников» Гая, и с одеялами, он уже отключился.
Укутав его, она накормила собак, которые оценили стейки и почки, заготовленные в ледниках на «день подарков» в гораздо большем количестве, чем даже могла съесть вся прожорливая семья Раннальдини.
Затем она свернулась на скамье у окна. Ей не хотелось, чтобы Лизандер свалился на плиту или проснулся в одиночестве, в ужасе, не зная, где он. Совершенно ясно, что у них с Джорджией было нечто большее, чем любовная размолвка.
Она правильно сделала, что осталась. Два часа спустя он проснулся с криком, что дом разваливается, и она еле успела дотащить его до туалета, где поддерживала его с четверть часа, пока он выворачивал из себя все внутренности. Потом, сама не зная как, она доволокла его вверх по лестнице до кровати, но он и там продолжал бредить, бормотать и просил не оставлять его одного. И только после того, как она скормила ему «Могадон» – снотворное Раннальдини, он наконец уснул.
На следующий день Китти, забросив сто и одно дело, которое ей надо было сделать, включая изготовление дюжины ангельских крыльев для традиционной игры «Валгаллы», выхаживала Лизандера, кормя его сухарями и чистым цыплячьим бульоном и поддерживая его разговором. Когда она замолкала, он вновь возвращался к своему горю, мучительно пытаясь изменить образ матери.
– Она была такая добрая, Китти, – говорил Лизандер. – У нее была девушка-конюх, ну просто ужас, как она справлялась с работой. Она даже верхом не могла ездить и была бестолковей меня. Мамочка наконец набралась мужества уволить ее, но четыре часа спустя, чтобы смягчить удар, она наговорила ей столько добрых слов, что та в результате даже получила прибавку.
– Добрым людям всегда тяжело дается слово «нет», – сказала Китти, вырезая фотографию, на которой Раннальдини пожимал руку Утенку Дональду. – Твоя мамочка была такая красавица, что очень многие мужчины хотели ее, а она по доброте не могла ответить им отказом.
– Я думаю, что у Джорджии с твоим отцом случилось примерно то же самое, – продолжала она. – Ведь если он такой же красивый, как и ты, я не могу осуждать, что она начала ревновать к твоей маме. Я имею в виду, что ты же знаешь, как она заводилась по поводу Джулии или Рэчел. А тут еще хуже.
И она указала на Джека, сидящего на кухонном столе и не сводящего глаз с Мегги, подобно ребенку покоящейся в объятиях Лизандера.
– Я думаю, что она не разобралась и в половине того, что тебе наговорила. Некоторым людям в браке нужен жесткий ошейник, – добавила Китти печально, погружая кисточку в клей и помещая Раннальдини с Утенком под фотографией принцессы Мишель.
– Господи, ну что за ужасный мир. Лизандер, все еще одетый в свитер Гая, окунул имбирный бисквит в чай и протянул его Джеку.
– Я не пойму, почему все играют в какие-то игры. Ведь я так люблю Джорджию, и нам с ней было чертовски здорово заниматься любовью дважды в день, так ей и этого мало. Ей еще и папочку подавай.
Пока Китти развивала тему, что Джорджия работает много и ей нужно меньше секса, поэтому-то ее устраивает Дэвид Хоукли, Лизандер рассматривал Утенка Дональда.
– Господи, я ревную Раннальдини к нему. А он взял у него автограф? Какая миленькая ширма. Ты ее блестяще украсила. Давай я помогу.
– А чего ты действительно хочешь от жизни? – спросила Китти, передавая ему ножницы и фотографию, на которой Раннальдини смеялся с Паваротти.
– Я бы хотел, чтобы Артур восстановился и мы с ним выиграли Ратминстер. Я хочу работать с лошадьми. Хочу иметь собственный дом, жену, которая любила бы меня так же сильно, как и я ее, и, – добавил он рассудительно, – детишек. Надоело мне мотаться. Ты же знаешь, я просил Джорджию выйти за меня, а она занялась папой.
Его опять сильно затрясло.
– О Господи, я отрезал Раннальдини голову. Извини, но я все делаю неправильно. Можно, я побуду с тобой до тех пор, пока не приду в себя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110