Раннальдини, однако, не собирался давать дорогу.
– Нет, сегодня я не ублюдок. Я прощаю воров. Рэчел чувствовала, как бешено колотится сердце.
Но она даже не пошевельнулась, когда он, подойдя, потрогал ее за полную грудь через промокший муслин.
– Да ты, похоже, рекламируешь свой товар, – усмехнулся он. – Без лифчика лучше.
Он не мог определить, отчего мокро ее тонкое лицо – от слез или дождя. Рука его продолжала двигаться вниз:
– Да и без трусиков тоже.
– Я встала очень рано, чтобы упражняться, – забормотала Рэчел, – ну а потом торопилась. Я боялась опоздать за детьми.
– Зато потратила кучу времени, воруя мой терновник, – Раннальдини сжимал и разжимал пальцы.
Другой рукой он притянул ее к себе, для начала поцеловал в лоб, затем в обе невыщипанные брови и потом – в рот.
– Нет!
Она внезапно вспомнила, что не почистила зубы, и, ненавидя себя за то, что подумала об этом, крепко сжала губы.
– Нет? – Раннальдини немного отстранился. – А разве у тебя есть выбор?
Его рука скользнула под рукав, поглаживая по пути кожу, подергала за длинные шелковистые волосы подмышки, прежде чем повернула к груди.
Рэчел застонала, пытаясь отклонить голову в сторону, когда Раннальдини языком коснулся ее верхней губы.
– Маленькая зверюшка, мы займемся любовью как животные. Как козлы, например.
– Я ненавижу себя.
– Нет, нет, миссис Левицки, не надо ненавидеть себя за то, что так хотите меня.
Раннальдини получал удовольствие, называя женщин фамилиями мужей, которым он наставлял рога.
– Я больше не Левицки, я теперь снова Грант. Кто-то идет, – выдохнула Рэчел, услышав громкий баритон, распевающий за всех святых.
Раннальдини толкнул ее на землю, присел рядом, придерживая ее рукой, от которой слабо пахло лосьоном «Маэстро», и затыкал рот, пока священник не удалился.
Затем, когда она попыталась встать на ноги, протестуя, Раннальдини погрузил ей в рот язык, так что она забыла о нечищеных зубах и поцеловала его в ответ. Раннальдини хотел взять ее тут же, но побоялся, что священник вернется.
– Дети! Я должна их забрать! – воскликнула Рэчел, пытаясь освободиться.
Возвратившись в башню, Раннальдини позвонил Китти, чтобы узнать телефон школы. Затем набрал номер.
– Миссис Левицки застряла в автомобильной пробке и подъедет с опозданием минут на сорок пять, на час. Она попросила позвонить и очень-очень извиниться. Хотя на самом деле не извиняется, – добавил он, кладя трубку. – Снимай эти мокрые тряпки, – сказал он ласково, запуская руку ей в брюки, – а в эту, самую мокрую, я должен сейчас же войти.
– Да дай же я сама разденусь, ради всех святых, – зарычала Рэчел.
Но Раннальдини был в таком восторге оттого, что желаемое, которое он рассчитывал получить через недели, а то и месяцы, уже рядом, что лицо его приняло не свойственное ему выражение восхищения и нежности. Уж он-то обладал искусством определять глубину женского одиночества. И он знал, когда надо быть добрым.
– Тебе было так грустно и одиноко, – проникновенно проговорил он, обнимая ее и поглаживая ее волосы. – Ты заслужила хоть немного счастья. На этот раз все будет быстро, потому что твои дети... Но в следующий раз... это будет экстаз.
В длинном зеркале отразилась Рэчел, изящная и белая как снег под его раскрасневшейся грудью. Выглядели они удивительно экзотично. Будучи примерно на три дюйма ниже ее, он без труда, нависнув над серым шелковым шезлонгом, вводил в нее и выводил твердый, как железо, член, лаская ее с искусством Касальса, ведущего партию на виолончели.
Но в тот самый момент, когда Рэчел кончила, ее стоны удовольствия перешли во всхлипывания.
– Плачь, миленькая, – мурлыкал Раннальдини. – Тебе это нужно.
– Нет, нет, – зарыдала Рэчел. – Зеркало ошибается. Вместо тебя должен быть Борис.
38
В понедельник утром, после того как Гай и Ларри уехали на лондонский поезд, Мериголд и Джорджия созвонились по их давней привычке, чтобы обсудить своих мужей. Они называли это день стенаний. Поскольку засуха затянулась и на сентябрь, а экономический спад углублялся, то жалобы Мериголд на скупость Ларри и Джорджии на Рэчел .все возрастали.
– Он закрыл мой счет в «Харвей Ник», – негодующе объявила Мериголд в первый понедельник октября, – отказался от ложи в «Ковент Гарден» и больше не позволяет давать мясо Патч.
– Все лучше, чем Гай, который хочет превратить беднягу Динсдейла в вегетарианца, – мрачно заявила Джорджия. – И еще приладил бельевую веревку. То есть он никогда раньше не позволял мне вывешивать белье, даже в самый жаркий день; говорил, что это ужасно провинциально. А теперь его рубашки от «Тарнбалл энд Ассер» развеваются по ветру на всеобщее обозрение.
– Но он же должен экономить.
– Ерунда. Единственное, что он сейчас спасает, – это тропические леса и китов.
– Но ведь твой брак значительно улучшился, как только на сцене появился Лизандер.
Тут Мериголд с тревогой отметила в голосе Джорджии нотки раздражения.
– Да, это было, пока Гай не начал увлекаться Рэчея. Но я-то не могу измениться. Это все равно что пройти курс химиотерапии и вдруг опять обнаружить опухоль.
– Я уверена, что ты себе все навыдумывала.
– Нет. Гай начал пользоваться органической зубной пастой и не приобретает белую туалетную бумагу, потому что «белильная известь загрязняет воду», и, что хуже всего, – голос Джорджии достиг истерических высот, – Динсдейл возвращается с прогулки, пахнущий совсем иначе. Я уверена, это «Боди шоп».
– Может быть, Гай просто проверяет его на животных.
– Ох не шути так. Я потеряла чувство юмора, а ужасней всего то, что твой испорченный муж запустил на рынок майки, брелоки и даже воздушные шары с изображением Гая и Джорджии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110