– Большинство наших воспитанников записаны в школу прямо с рождения, – начал он честно, а затем уже не так искренне закончил: – Я боюсь, что у нас не будет свободных вакансий до 2000 года.
– Ну, ну, – капризно произнесла Гермиона. – Уж я-то знаю, что настоящий директор школы может чуть-чуть поступиться правилами ради друзей. А я чувствую, что мы станем очень близкими друзьями.
Дэвид так не думал. Он видел, как маленький Козмо, промчавшись по его кабинету, разбросал листы, оставил отпечатки липких пальцев на редких изданиях, скомкал бумаги и, наконец, швырнул перочинным ножом в школьного кота Гесиода, мирно дремавшего в полоске солнечного света. Когда мать ласково попыталась его успокоить, он приказал ей заткнуться.
– Козмо, – продолжала Рермиона, – чрезвычайно одарен, но нуждается в некоем сдерживании.
«Очевидно, на дыбе», – подумал Дэвид, удивляясь, как женщина такой красоты и таланта может быть матерью столь ужасного создания.
Поскольку маленький Козмо теперь принялся долбить перочинным ножом большой дубовый стол, Дэвид предложил пройтись и посмотреть школу.
– Это было бы забавно, не так ли, Козмо? Козмо ответил отрицательно и, подняв юбку матери, спросил, почему она не носит трусы. Гермиона осталась невозмутима.
В музыкальном классе, где хор репетировал «Как прекрасна твоя обитель», она взобралась на ступеньку и пропела вместе со всеми страничку или две, а потом заявила смятенному учителю музыки, что он похож на Пола Ньюмена.
– Вы будете учить моего Козмо. – Она выставила перед собой своего вундеркинда. – Музыка для Козмо – это его жизнь.
– А у вас ширинка расстегнута, – громко сказал маленький Козмо.
Мгновенно руки и директора школы, и учителя музыки рванулись к их ширинкам.
– Первое апреля, – маниакально захихикал маленький Козмо.
– Маленький Козмо такой шутник, – просияла Гермиона.
В кабинете их уже ждала с чаем Горчица.
– Ромашковый чай с медом или «Эрл Грей», миссис Гарфилд?
– Как вы заботливы, – Гермиона всплеснула руками. – Да еще и мои любимые оладьи. Вы, должно быть, пекли их сами.
Она обратилась к Дэвиду:
– Вы собирались показать мне ваши спортивные результаты в соревнованиях Оксфорда и Кембриджа, директор.
Когда Горчица вышла поискать папку, маленький Козмо издал еще один злобный смешок. Заметив порнографические журналы в столе Дэвида Хоукли, он теперь искоса посматривал на блондинку в высоких ботинках и ковбойской шляпе с колоссальной грудью.
– Изъято во время ленча, – пробормотал Дэвид, пряча журналы под хихиканье маленького Козмо.
– Миссис Кольман, – взмолился Дэвид, – не могли бы вы пару минут развлечь Козмо?
– Ах сыновья, сыновья, – вздохнула Гермиона, наклоняясь вперед, чтобы из ее розового костюма от «Шанель» показались груди столь же великолепные, как и у блондинки в журнале.
– Должно быть, трудно при вашем изнуряющем образе жизни уделять достаточно времени Козмо, – заметил Дэвид.
– Но зато какое, какое время уделяю я ему, – промурлыкала Гермиона. – Я все хотела спросить вас, вы не родственник Лизандера Хоукли?
– Это мой младший сын, – осторожно ответил Дэвид.
– Ну тогда вы должны гордиться, – сказала Гермиона, действительно активно симпатизирующая Лизандеру. – Я, конечно, не знаю, что он на самом деле собой представляет, но очень хорош и весьма одарен. Разумеется, все это ему досталось от такого великолепного отца, такого щедрого.
– Прошу прощения?
– Ну, у него, должно быть, очень приличный доход, если он ездит на «феррари», – произнесла Гермиона с коротким смешком, – имеет всех этих пони для поло и покупает бриллианты для своих бесчисленных дам. Какие восхитительные оладьи! В общем, я только предположила, что дела во Флитли идут настолько великолепно, что вы способны дать ему огромное пособие, или, может, он это выигрывает на скачках?
Дэвид подавился «Эрл Греем», побагровел, но от комментариев воздержался.
Сразу же после ухода Гермионы в кабинет вошла возбужденная Горчица, которая еще не знала, что маленький Козмо отправил флакончик «Рибены» в ее процессор.
– Какая милая дама. Она попросила у меня рецепт оладий. И какой славный мальчуган. Не правда ли, он очень мил в этой матросской шапочке?
– Если бы она еще закрывала ему лицо, – проворчал Дэвид.
– Вы знаете, я не читаю бульварные газеты, – продолжала Горчица в почти оргастическом возбуждении, поскольку патологически ревновала Хоукли к Пиппе, – но мне показала это сестра-хозяйка.
Она протянула Дэвиду «Ивнинг Скорпион». С глубоким вздохом он нацепил очки.
С четвертой страницы на пятую шли не очень четкие снимки: Лизандер целуется с Джорджией на полу в танцевальной комнате на вечеринке прошлой ночью; Джорджия демонстрирует большую часть ноги, перелезая через забор в глубине сада. Тут же были и ясные фотографии Марты Уинтертон и снятых вместе Гая и Джорджии.
«ПАДЕНИЕ ГАЯ», – гласил громадный заголовок.
«Муженек года Гай Сеймур, – следовала подпись, – настолько терпеливый муж, что позволяет своей жене, певице и сочинительнице песен Джорджии Магуайр, целоваться и обниматься вечер за вечером в освещенных свечами ресторанах с Лизандером Хоукли, тем самым человеком, который заставляет мужей ревновать. Прошлой ночью они были замечены убегающими от облавы на наркотики в Фулеме.
Любитель этих развлечений – Лизандер, младший сын Хоукли, директора слишком уж воображающей о себе школы Флитли (стоимость обучения 14 000 фунтов стерлингов в год со всеми доплатами)».
С гневным ревом Дэвид отшвырнул газету. Лизандер, должно быть, занимается наркотиками, чтобы заработать те деньги, о которых говорила Гермиона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110