Черные буквы начали быстро блекнуть и исчезли.
Может, это хороший знак, показывающий, что Джим подсознательно принял её теорию. Или, наоборот. Враг, поняв, что угрозы не действуют, готовится к последнему броску.
— Когда я умру, ты поймешь, что сам стал причиной моей смерти. И, если твоя любовь ко мне не пустые слова, что ты будешь при этом чувствовать? Что останется от Джима, которого я люблю? Не получится ли, что в тебе победит одна личность — Враг? Гадать можно сколько угодно, но ясно одно: сейчас на карту поставлена не только моя, но и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы у нас было будущее, давай копать до самого дна.
— Можно копать целую вечность, а окажется, что дна просто нет.
— Тогда будем копать ещё глубже.

* * *

Мертвые коричневые поля внезапно сменились множеством крыш, чья теснота и беспорядок напоминали лагерь первых поселенцев, — они въехали в город. Холли неожиданно повернулась к Джиму и сказала:
— Роберт Вон.
Джим дернулся от удивления. Он мгновенно понял смысл её реплики.
— Бог ты мой, то-то мне все время мерещилось, что я уже слышал этот голос.
— Друг говорил его голосом, вот почему он казался нам таким знакомым.
Роберт Вон — замечательный актер, с равным успехом игравший роли добрых дядюшек и отъявленных негодяев.
В зависимости от сценария его густой звучный баритон становился то угрожающим, то по-отечески ласковым.
— Роберт Вон, — повторила Холли. — Но почему именно он? Почему не Орсон Уэллс, Пол Ньюмен или Шон Коннери? Тебе не кажется, что это неспроста?
— Не знаю, — задумчиво ответил Джим, хотя какое-то чувство ему подсказывало, что разгадка совсем рядом.
— Ты все ещё не расстался с мыслью о пришельцах? Пришелец не стал бы подражать голосу киноактера.
— Мне приходилось видеть Роберта Вона, — произнес Джим, пораженный тем, что в памяти забрезжили смутные обрывочные картины. — Не в фильме, а на самом деле. Это было очень давно.
— Где, когда?
— У меня не получается вспомнить… Пытаюсь, но не получается.
Джим представил, что стоит на узкой кромке земли, разделяющей две пропасти. С одной стороны — прошлая жизнь, полная мучительного отчаяния, которое время от времени овладевало им и влекло к гибели. Например, как в тот раз, когда он предпринял свою паломническую поездку на «харлее», надеясь отыскать выход, даже если выходом окажется смерть.
С другой стороны — предлагаемое Холли неопределенное будущее, в котором она видит надежду, а он — хаос и безумие. Узкая полоска земли вот-вот обрушится под его ногами.
Джим вспомнил разговор в спальне, когда они впервые легли в постель, Он тогда сказал: «Люди всегда сложнее.., чем ты думаешь». — «Это как, наблюдение.., или предостережение?» — «Предостережение?» — «Может, ты предостерегаешь меня, что и сам не тот, кем я тебя считаю». — «Может быть», — ответил он после долгой паузы. Она тоже долго молчала, потом сказала: «Доя меня это не важно».
Теперь Джим не сомневался, что в ту ночь хотел предостеречь Холли. Она права, и населяющие мельницу существа — различные грани его самого. Но если он действительно страдает раздвоением личности, то для определения этого состояния есть только одно слово — не душевные проблемы или психологический тупик, как пытается представить Холли, а безумие.
Машина выехала на Главную улицу. Город выглядел темным и угрожающим. Возможно, потому, что узкие улочки Нью-Свенборга скрывают тайну, от разгадки которой зависит, в какую пропасть он бросится.
Джим вспомнил, как однажды прочел, что только сумасшедшие абсолютно уверены в том, что здоровы. Он абсолютно ни в чем не уверен, но от этого нелегче. Возможно, безумие — квинтэссенция неопределенности, отчаяния, безуспешная попытка выплыть и ощутить почву под ногами. Разум — обитель определенности, которая находится над хаосом.
Холли остановила машину у аптеки Хандала.
— Начнем с аптеки.
— Почему именно отсюда?
— Мы сделали здесь первую остановку, когда ты показывал мне город и рассказывал о своем детстве.
Джим открыл дверь «Форда» и шагнул в густую тень растущих вдоль тротуара магнолий.
Деревья скрашивали унылый вид улицы, но одновременно усиливали ощущение диссонанса, которое словно витало в воздухе.
Холли толкнула стеклянную дверь, мерцавшую, точно грани бриллианта, над головой звякнул колокольчик, и они вошли.
Сердце Джима учащенно забилось. Он не помнил ни одного необычного случая, связанного с аптекой, но чувствовал, что они идут по верному следу.
В левой части здания находился ресторан. Через открытую дверь Джим увидел с десяток посетителей за столиками. Прямо напротив входа в маленьком киоске продавались утренние газеты, в основном местные, из Санта-Барбары. Рядом с газетами лежали пачки журналов и стопки книг в ярких обложках.
— Я частенько покупал здесь книги. Книги были для меня единственной радостью, я тратил на них все свое время, — задумчиво произнес Джим.
Правая дверь вела в аптеку, в которой, как в тысячах подобных американских аптек, косметики и средств для ухода за волосами было больше, чем лекарств. Однако на этом сходство заканчивалось. Вместо металлических или пластиковых полок вдоль стен тянулись стеллажи из благородного дерева, в глаза сразу бросался красивый прилавок из полированного гранита. В воздухе стоял аромат восковых свечей, конфет и табака, смешанный с запахом этилового спирта и валерианы.
Несмотря на ранний час, аптека уже работала, а её хозяин возился с кассовым аппаратом. Холли догадалась, что высокий седой старик в накрахмаленном белоснежном халате и есть сам Корбет Хандал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124