Там, предъявив кредитную карточку «Виза», она купила чулки, белье, синие джинсы, белую блузку и легкую джинсовую куртку. Кроме того, будучи не в силах избавиться от подозрения, что пятна на её кроссовках остались от следов крови, Холли выбрала новую пару «рибок».
Она вернулась в мотель и, забравшись под душ, скребла и терла себя до тех пор, пока кусок гостиничного мыла не превратился в тоненький жалкий обмылок. Никогда в жизни Холли не мылась так долго, но ощущение чистоты не появилось. В конце концов она осознала, что пытается отмыть нечто, находящееся внутри нее, и выключила воду.
Холли заказала ужин, но, когда в комнату принесли бутерброды, салат и фрукты, она даже не притронулась к еде.
Села на кровати и уставилась в стену.
Телевизор включать она не осмелилась. Боялась, что наткнется ещё на одно сообщение о катастрофе.
Окажись у неё возможность позвонить Джиму Айренхарту, она бы незамедлительно это сделала. Звонила бы каждые десять минут, пока бы он не приехал домой и не снял трубку. Но номер Джима не указан в телефонном справочнике.
В конце концов Холли спустилась в бар и заказала пиво — весьма опасный шаг, если учесть её предшествующий опыт потребления алкоголя. Бутылка пива, выпитая на голодный желудок, может уложить её в горизонтальное положение до самого утра.
Приезжий бизнесмен из Омахи попытался завязать с ней разговор. Холли не хотелось морочить голову этому симпатичному сорокалетнему мужчине, и она довольно мягко объяснила ему, что пришла в бар не для того, чтобы её кто-нибудь снял.
— Так ведь и я не за этим, — улыбнулся он в ответ. — Просто не с кем поговорить.
Она ему поверила и оказалась права. Они посидели в баре ещё пару часов, болтая о фильмах, телешоу, комиках, певцах, погоде и еде. Их разговор ни разу не коснулся политики, авиакатастроф или проблем мирового значения. К своему удивлению, она выпила три стакана пива и не почувствовала ничего, кроме приятной легкости в голове.
— Хоуви, — серьезно сказала она, поднимаясь из-за, стола, — я буду вам благодарна до конца жизни.
Вернувшись в пустую холодную комнату, Холли разделась и забралась в постель. Едва её голова коснулась недушки, как она стала быстро погружаться в сон. Она завернулась в одеяло, прячась от холодного кондиционированного воздуха, и голосом, в котором больше чувствовалась усталость, чем хмель, невнятно пробормотала: «Полезай скорей в мой кокон, бабочкой взлетишь высоко». Откуда это взялось, и что бы это могло значить? С этой мыслью она и заснула.
Ссшш, ссшш, ссшш, ссшш…» Она снова очутилась в комнате с каменными стенами, но на этот раз все было не так, как раньше. Слепота прошла. На голубом блюдце стояла толстая желтая свеча, и её колеблющееся пламя выхватывало из темноты мощные известняковые стены, узкие, точно бойницы древней крепости, окна, ось, уходящую вниз сквозь отверстие в деревянном полу, и тяжелую, окованную железом дверь. Каким-то образом Холли узнала, что находится на чердаке старой мельницы и что странный свист исходит от огромных деревянных крыльев, режущих свирепый ночной ветер. Она также хорошо представляла, что, если открыть дверь, за ней окажутся крутые каменные ступеньки, ведущие в главное помещение мельницы. Неожиданно все изменилось, и Холли увидела, что уже не стоит на полу, а сидит. Причем не на обычном стуле, а в кресле самолета. Она повернула голову влево и встретилась глазами с Джимом, который так же, как и она, сидел пристегнутый ремнями к креслу.
— Эта старая мельница не дотянет до Чикаго, — услышала она его серьезный голос.
Ей вовсе не казалось странным, что они летят на этой каменной конструкции и огромные деревянные лопасти, точно пропеллеры или реактивные двигатели, держат их в воздухе.
— Но ведь мы не погибнем, правда? — спросила она.
Неожиданно Джим исчез, и его место занял десятилетний мальчик. Сперва Холли поразила произошедшая перемена, но потом, взглянув на густые каштановые волосы и ярко-синие глаза мальчика, она поняла, что перед ней Джим, каким он был в детстве. Сны лишены жестких правил, и в превращении нет ничего удивительного, скорее даже в этом есть своя логика.
— Мы спасемся, если не появится он, — сказал ей мальчик.
— О ком ты говоришь? — спросила она.
— Он — это Враг, — ответил мальчик. Казалось, мельница услышала его слова. Каменные стены зашевелились, задвигались и стали пульсировать, как живая плоть. Точно так же прошлой ночью ожила зловещая стена в комнате мотеля в Лагуна-Хиллз. Холли почудилось, что известняк приобретает черты отвратительного монстра.
— Сейчас мы умрем, — прошептал мальчик. — Сейчас мы все умрем, — повторил он, словно приветствуя чудовище, которое пыталось выбраться из стены.
Ссшш…
Холли вскрикнула и очнулась. Так просыпалась она уже третью ночь подряд. Но на этот раз кошмар не последовал за ней в реальный мир, и она не испытывала прежнего ужаса. Страх остался, но не слишком сильный. В прошлую ночь она была на грани истерики, а сейчас только испытывала неприятное беспокойство.
И, что ещё важнее, она проснулась с чувством вновь обретенной свободы. Сна как не бывало. Холли села, прислонившись к спинке кровати, и скрестила руки на обнаженной груди. Она дрожала, но не от страха или холода, а от возбуждения.
Несколько часов назад, проваливаясь в сон, она произнесла непонятные слова: «Полезай скорей в мой кокон, бабочкой взлетишь высоко». Теперь Холли знала, что они означали, и понимала, какие перемены произошли в её душе с тех пор, как ей открылась тайна Айренхарта. Смутная догадка о том, что жизнь бесповоротно меняется, впервые забрезжила у неё ещё в зале аэропорта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124