Йод в хате был.
Более длинных тюремных суток до сих пор не было.
На другой день вызвали к врачу, и сомнения рассеялись: это больница.
— Какие лекарства от головы принимали на воле? — приветливо осведомилась женщина в белом халате.
— Циннарезин, кавинтон.
— Циннарезин у нас есть, — обрадовалась женщина и не без гордости открыла створку шкафа, где на полке лежали зеленые упаковки лекарства.
— У врача был? — спросил Коля. — Чему так радуешься?
— У них есть циннарезин, это то, что мне нужно.
— У них есть нужное тебе лекарство, и они тебе его дадут? — глядя как на психически нездорового переспросил Коля, стараясь убедиться, не ослышался ли он.
— Да, именно так.
— Ты в это веришь? — лаконично усомнился Николай.
После того, как в течение нескольких дней Виктору, Коле и мне раз в сутки передавали «лекарства», а именно по одной таблетке глюконата кальция в день каждо-му, несмотря на то, что, например, заболевание Виктора — сломанное ребро, — стало понятно, что в Бутырке в среднем по больнице температура нормальная. Заглянула в кормушку главврач и передала Коле цветок в маленьком горшочке:
— Глядите за ним, а то завянет.
— Не завянет. Мы в ответе за тех, кого приручили.
— Кто это сказал — знаете?
— Конечно. Маленький Принц Лису.
Тётенька улыбнулась, кивнула и ушла.
Ха-рошая х…., как говорил один мой знакомый…
Пошли в баню. — «Ты там поаккуратней, старайся кожу не повредить, не поскользнись ненароком, а то ходишь скрюченный как саксаул. Там и спидовые, и тубики, и гепатитчики моются. А то и менингит бывает. Это вообще смерть на месте. Мыться будем сколько хотим, но стирать вещи лучше в хате — безопаснее» — наставлял Коля. В банный день обитатели больничных хат пересекаются на продоле и в самой бане. Завидев Николая, некоторые арестанты вжимали голову в плечи, а некоторые уважительно приветствовали, а он шёл с тростью(!) прихрамывая и надменно смотрел вперёд:
— Сегодня опять два один три не вышла в баню. Ничего, я их достану.
Когда на решке идёт разговор, нельзя ругаться, оскорблять, глумиться, решка — это дорога голосом, а дорога — это святое, но иногда народ срывается. Кто-то из хаты 213 непочтительно поговорил с Колей на решке и отказался назвать себя, за что Коля обещал покалечить всю хату. Вчера оппонент кричал в ответ о понятиях, а сегодня хата не вышла в баню в полном составе.
Так потекли спокойные дни. Изредка Коля взрывался, но уже в дискуссиях с Виктором, и было это нестрашно, потому что Николай стал обыкновенным сокамерником. Согласие с его некоторыми невероятными утверждениями, каких было множество, и спокойное отрицание того, что я не приемлю, постепенно уравнялонас в правах, а когда Коля молча взял тряпку, вымыл пол и убрал за котом, я его про себя простил.
— Знаешь, что было бы, если бы ты тогда на проверке вышел из хаты? — сказал как-то Николай.
— Знаю.
— Нет. Не знаешь. Пошёл бы прямиком к петухам, и в….. бы тебя по беспределу. Но теперь тебе нечего бояться. Во всей тюрьме тебя никто не посмеет тронуть.
Вдаваться в подробности я не стал. Сигарет было вдоволь, их подгоняли Коле через решку в знак уважения. Еды вдосталь. Подоспела и мне передача, холодильник был забит. Не хватало прогулок, но одного в хате не оставляют и гулять не пускают, а Коля на этот счёт был в полном отказе. Глядя как Виктор проигрывает одну партию за другой, Коля сел сыграть со мной. Более странной логики игры я не видел. Это была бы паранойя, если бы не результат: выиграть удалось с большим напряжением. Во время игры началась проверка. Открылись тормоза, Виктор встал перед проверяющим. — «Сиди, не вставай, пошёл он на х..» — сказал мне Коля. Вот тебе и на. — «Нет, я встану» — возразил я.
— Все на коридор, — скомандовал старшой. Мы с Виктором вышли. В хате последовал диалог:
— Пошёл на коридор!
— Я не пойду.
— Пойдёшь.
— Если я пойду, то ты пожалеешь.
— Ах, так? Ну, ладно, сиди. Посмотрим, кто пожалеет. Почему у тебя трость?
— А я больной. Мне разрешено.
— Кем разрешено?
— Главным врачом.
— Я проверю. Заходим в хату!
На следующий день после столь невероятных для Бутырки событий меня заказали с вещами.
— У тебя, говоришь, срок содержания под стражейистек? — сказал Виктор, — давно?
— Две недели.
— И продления не было?
— Нет.
— Хозяину заяву писал?
— Писал.
— На свободу идёшь. В девять утра освобождают. Все-таки нелегко на свободу людей провожать. А мне сидеть и сидеть. Выйдешь, загони мне блок кубинских сигарет.
— Да, похоже, на свободу, — согласился с Виктором Коля. — А все-таки он участвовал! Его, наверно, просто кинули. Ладно, Алексей, если вдруг не на свободу, отпиши. Сюда, правда, малявы с общака долго идут через перевал, но — будет в чем нужда, поможем, чем можем.
— Какой перевал? — переспросил я, пропустив мимо ушей слова о моем участии.
— Хата на спецу. Там мульки все в одном месте собираются. Ответственное место.
— Думаешь, отправят на общак?
— Не знаю. Может, через час будешь водку пить и петь «па-а тундре…».
Водку пить через час было не дано. Как только вышел на продол, кормушку хаты 211 захлопнули. Наискосок напротив были распахнуты двери. Рано утром там было слышно серьёзное движение, кого-то пиздили не по-детски, кто-то орал не своим голосом, по продолу летали со звоном шлемки, неистово матерились вертухаи. — «Иди туда» — тихо сказал старшой. В хате на пять шконок было пусто, не считая грязной занавески у дальняка. У дубка маячил двухметровый субъект, его вещей не было видно. На шконках ни одного матраса, голый металл, холодно, не то что в два два один. На свободу я уже не надеялся, поэтому переход в другую хату лишних нервов не истребил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92