Вернемся к тебе. Ты — разумное творение биоинженерии.
Да и нет.
— Опять ты за свое. Тебя — или, по крайней мере, твоих родственников — создали искусственно?
Да.
— И ты разумна.
Да и нет.
— Ага. Ты разумна, но не так умна, как я?
Да.
— Если это правда, то я не далеко от тебя ушел. Я до сих пор не видел, чтобы ты хоть раз поступила необдуманно. Зато сам бог знает сколько натворил глупостей. Анна, ты явно понимаешь по-польски. Ты можешь читать?
Да.
— А писать?
Нет.
— Анна, если я сделаю большой плакат с буквами и цифрами, ты сможешь указывать мне на них и составлять слова?
Да и нет.
— Ты можешь попробовать, но твое правописание оставляет желать лучшего?
Да.
— Прекрасно. Мы сделаем плакат, как только вернемся в Три Стены. Анна, ты слишком разумна, чтобы с тобой обращаться как с животным. По мне — ты практически человек. Я не владею тобой, но хочу оставаться твоим другом. Хорошо?
Да.
— Ты согласна работать на меня, делая то же, что делала до сих пор?
Да.
— Большинству работников в Трех Стенах я плачу по гривне в день, тебе подойдет такая плата?
Да.
— Замечательно. Мы подсчитаем все, что я должен тебе с того момента, когда встретил тебя в Кракове. Получится около трех сотен гривен. Если хочешь, я подержу твои деньги у себя, а когда тебе что-то понадобится, ты просто дашь мне знать, ладно?
Да.
— Хочешь ли ты присягнуть мне, как и остальные мои люди?
Энергичное «да ».
— Так и поступим. Но для того чтобы все было по правилам, нужны свидетели, поэтому, думаю, мы потерпим до возвращения в Три Стены, да?
Да.
Такого большого прорыва у меня давно не случалось.
Готовясь к продолжению пути, я сказал:
— Анна, нам нужно больше слов, чем просто «да» или «нет». Как насчет того, чтобы покачивание хвостом означало — тебе все равно, а это твое «да-нет» — я задал неправильный вопрос?
Да-нет.
— Думаю, я это заслужил. Те два вышеописанных знака приемлемы для тебя?
Да.
Она обладала таким же строго логическим умом, как компьютер.
— Со временем мы сможем вести длинные беседы, но пока что есть ли что-нибудь, что тебе не нравится и что в моих силах исправить?
Да.
После новой серии вопросов я узнал, что это. Анне нравилась еда и не утомляла работа. Люди достаточно хорошо с ней обращались, она любила путешествовать. Анне не мешало седло, но уздечка доводила до сердечного приступа. Не мог бы я снять проклятую штуковину?
— Счастлив услужить, дружище. Ты в любом случае никогда не обращала на нее внимания.
Мы продолжили путешествие на юг, в Высокие Татры. Некоторые дотошные ученые заявляют, что Татры — часть Высоких Бескид, а Бескиды — часть Карпат, но, как их ни назови, они все равно будут вполовину больше любой горы в Новой Англии. По мне, так это самые красивые горы в мире, и я влюбился в них с того самого момента, когда отец впервые взял меня сюда маленьким мальчиком.
Прекрасный день, чистое горное небо и свежий горный воздух… Анна набрала приличную скорость, а многие славянские песни написаны специально для наездников, чтобы их можно было напевать под стук копыт. Я был в отличном настроении и пел «Польский патруль», когда приблизился к самому удрученному человеку, какого только видел в жизни. Человек сидел прямо на дороге, уронив голову на руки и поставив локти на колени.
Я остановил Анну. На самом деле я только подумал о том, чтобы остановиться, а Анна поняла мое желание по мельчайшим изменениям положения моего тела на ее спине.
— Я знаю тебя, ведь так? — спросил я.
Человек поднял голову и посмотрел на меня, но в его глазах не появилось проблеска узнавания.
— Конечно, я знаю тебя, — продолжал я. — Ты — Иван Тарг. Ты пустил меня в свой дом прошлой зимой, когда я пропадал на морозе.
— Да, теперь я припоминаю. Ты — тот гигант со священником…
Голова Тарга снова упала на руки.
Я слез с лошади и сел рядом с ним.
— Расскажи мне, друг, почему ты так опечален? Что такого страшного случилось?
— Вот. — Он показал на поле.
Только через несколько секунд до меня дошло, что именно с ним не так. Обычно на одном поле сажают два вида растений одновременно, в нашем случае рис и пшеницу. Если погодные условия не подойдут для пшеницы, вызреет рис, и наоборот. Большинство польских хлебцев делают из смеси зерен, так что после сбора урожая не надо разбирать колосья. Но на этом поле каждый колос лежал, прибитый к земле.
— Дождь? — спросил я.
— Град. Прошлой ночью у нас бушевала буря.
— Жалко. Тебе это вылетит в копеечку.
— Мне это будет стоить жизни. Мне и моей семье.
— Но ведь есть и другие поля…
— Здесь мое единственное поле. За два года тяжелой работы нам удалось расчистить только совсем маленький участок. Эти колосья — единственное, что у меня оставалось. Если бы они вызрели, я смог бы прокормить семью целую зиму, а остаток продать купцам. Теперь у меня нет ничего, у моей семьи ничего нет…
— Согласен, произошла катастрофа, но это не будет стоить тебе жизни. Наверняка твой господин поможет вам пережить зиму.
— У меня нет господина!.. Неужели вы не видите! Я приехал в горы, чтобы покончить с господами! Я устал отдавать половину того, что выращиваю, в роскошный замок на стол жирному борову, который не хочет работать! Я приехал сюда, чтобы стать свободным, и теперь умру из-за своего упрямства…
Он не шутил. Его слова не походили на нытье бизнесмена, у которого снизились доходы. Передо мной сидел человек, смотревший в лицо смерти.
— Однажды ты не позволил мне замерзнуть на улице и дал мне место у семейного очага. Без тебя я наверняка умер бы на холоде…
Я достал кошелек и высыпал в руку около пятисот гривен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84