И к тому же они получили массу удовольствия, делая приготовления втайне, чтобы я ничего не заметил. Наверняка я каким-то образом оплатил покупки. Но теперь я в отпуске и не собираюсь беспокоиться о мелочах.
Короче, мы устроили из своего выезда из Трех Стен настоящее шоу, и, несмотря на ранний час, полдеревни собралось поглазеть на нас.
Последние несколько месяцев я сам ходил непонятно в чем и потому не замечал, какие лохмотья носили мои люди. Теперь же разница в одежде настолько бросалась в глаза, что меня начала мучить совесть. Я дал себе твердое обещание купить пару дюжин больших рулонов ткани, когда приеду в Окойтц в следующий раз.
До пана Мешко мы добрались как раз к обеду, а уже в полдень снова оказались на дороге под чистым голубым небом. Через несколько часов въехали во владения пана Ламберта, направились на восток, надеясь прибыть к дому Владимира до наступления ночи.
Всю дорогу мы смеялись и пели, вели себя буквально как кучка перепивших пьянчуг, хотя никто из нас не выпил больше пары кружек пива за последний месяц.
Нам повстречался караван, направлявшийся на запад: дюжина нагруженных мулов и несколько охранников в строгих одеждах немецких тевтонских рыцарей. Они вели себя довольно дружелюбно и отсалютовали нам, когда мы сходили с дороги, чтобы пропустить их.
За мулами тянулась длинная вереница пленников, и кое-что поразило меня: нечто ужасное, кошмарное, несправедливое. Мимо меня шло около шести дюжин мальчишек, прикованных шея к шее. Все нагие, или почти нагие. Ноги их кровоточили, на спинах виднелись следы порки.
За ними — девочки в том же кошмарном состоянии. Ни у кого из детей еще не выросло волос на теле — настолько они были молоды.
— Что… что это все значит? — спросил я рыцаря, одетого в черно-белое.
— Как что? Стадо рабов, каждый — язычник. Мой орден сохраняет жизнь лучшим в деревне. Мы продаем их купцам в Константинополе, чаще всего евреям, а они продают рабов мусульманам далеко на юге. Знаю, пленники выглядят не очень хорошо, но стоит их отмыть и подлечить несколько дней, и сарацинские торговцы с руками их оторвут. Девчонок всех заберут в гаремы, а половину мальчишек кастрируют, так уж у них принято.
— Но ни один из этих ребятишек не дорос до того, чтобы стать преступником! — ошарашенно произнес я.
— А кто говорил о преступниках? На преступниках денег не заработаешь! Кто захочет их покупать? Здесь просто рабы, которых мы ведем в Константинополь.
— Вы не можете так поступить!
— Да? Кто это сказал?
— Я! Дети не заслуживают такого обращения.
— И как же ты собираешься нам помешать?
— Я покажу вам!..
С этими словами я вытащил меч.

Из автобиографии пана Владимира Чарнецкого
Мы пребывали в отличном настроении — моя любимая, друзья и я, — когда продвигались к владениям отца. Пан Конрад знает тысячи песен и историй, да я и сам припомнил парочку. А вместе с шутками и песнями время пролетало действительно весело.
Мы остановились, чтобы пропустить караван с товарами и рабами. Я шутил с нашими дамами, в то время как пан Конрад болтал с одним из тевтонских рыцарей ордена госпитальеров святой Марии из Иерусалима, которых называют крестоносцами, или Рыцарями Креста — из-за больших черных крестов на их белых плащах. Они охраняли караван и являлись владельцами рабов.
Крестоносцы представляют самую могучую силу в Польше, с такими лучше не связываться.
Внезапно, к всеобщему удивлению, пан Конрад вытащил меч и поехал вдоль линии рабов, разрубая по пути их цепи. Его тонкое оружие обладало такой поразительной силой, что цепи, разрываясь, почти не дергали за шеи пленников. Все застыли в изумлении, уставившись на пана Конрада.
Потом один из рыцарей вышел из оцепенения, издал боевой клич и ринулся в бой с высоко поднятым мечом. Пан Конрад настолько увлекся своим делом, что даже, по-моему, не заметил противника.
Его лошадь, замечательное существо, увидела приближающегося крестоносца и, наверное, из страха, что, подпрыгнув, заставит дрогнуть руку пана Конрада и повредит рабам, она ударила ногой вбок и сломала нападавшему бедро. Я знаю, что мои слова кажутся бредом, ведь лошадь не может лягаться подобным манером, но я видел это собственными глазами.
Пан Конрад повернулся, как будто в первый раз в жизни увидев противника. Меч крестоносца все еще оставался высоко поднятым, и пан Конрад рассек его руку пополам между локтем и запястьем. Меч тевтонца улетел вместе с кистью, все еще цеплявшейся за него. На руке также осталась кольчуга, потому что лезвию клинка пана Конрада безразлично, что рубить — сталь, кожу или кость.
Остальные шестеро крестоносцев атаковали пана Конрада, а передо мной встала задача, на решение которой совершенно не было времени!
Видите ли, я являюсь вассалом моего отца, вассала графа Ламберта, а последний, в свою очередь, подчиняется князю Хенрику Бородатому. Граф Ламберт заставил всех своих вассалов поклясться охранять дорогу, чтобы та стала безопасной для торговцев. Таким образом, моим долгом по отношению к отцу было помочь крестоносцам в бою против Конрада. Но князь взял с меня клятву защищать пана Конрада, и в соответствии с этим мне следовало прийти к нему на помощь и атаковать крестоносцев.
Итак, что же мне нарушать — клятву, данную князю, который в общем-то не мой и даже не моего отца сеньор, или слово моего отца? Или же тот факт, что князь является сеньором графа Ламберта, означал, что клятва, принесенная ему, важнее клятвы его вассалу? В то время я не мог решить эту проблему.
Вообще-то я до сих пор не решил ее.
Единственное, что мне пришло в голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84