Задать пару вопросов. Мне страшно неудобно вас беспокоить, но сроки поджимают…– Перезвоните мне, – говорит она, – после того, как выжмете все из Клио.– У вас есть ее номер?– Разумеется. – Она диктует мне номер, а затем добавляет: – У меня еще и адрес есть. Вы могли бы подъехать к ней домой.– Отличная мысль, – соглашаюсь я, хотя вовсе не планировал покидать редакцию. За то время, что я буду ездить в Силвер-Бич и обратно, я смог бы взять аж пять телефонных интервью.Сестра Джимми тем временем продолжает:– Вы обязательно должны встретиться с Клио, если хотите написать нормальную статью. – И затем после паузы: – Впрочем, я не собираюсь учить вас вашей работе.– Спасибо за помощь. Я хотел бы задать вам всего один вопрос. От чего умер ваш брат? Он был болен?Она прекрасно понимает, что я имею в виду.– Джимми завязал с наркотиками девять лет назад, – говорит она.– Тогда что же произошло?– Наверное, несчастный случай.– Несчастный случай?– Спросите Клио, – советует сестра Джимми и вешает трубку.
Эмма перехватывает меня у самых дверей редакции. Она почти на целый фут ниже меня; и неизмеримо коварнее. Обычно она подкрадывается незаметно.– Тебе известно, что рабби Левин занимался дельтапланеризмом, и это в его-то семьдесят? Это хороший материал, Джек.– Он случайно не сыграл в ящик на своем любимом дельтаплане? А, Эмма? Может, он разбился в лепешку о стену синагоги?– Нет, – признает она, – он умер от инсульта.Я пожимаю плечами:– Ты сделала что могла, но я удаляюсь – спешу к вдове Стомарти.Но от Эммы так легко не отделаешься.– Мне больше нравится раввин.Черт! Придется открыть карты. Я окидываю быстрым взглядом отдел и замечаю с некоторым облегчением, что все наши молодые да ранние звезды журналистики сегодня отсутствуют. Это самый большой плюс в работе по воскресеньям – здесь тихо, как в могиле. Эмма хочет отнять у меня мой материал? Что ж, пусть сама над ним парится.А Эмма, благослови господь ее феминистскую душу, никогда не была репортером. Если судить по натужному синтаксису ее служебных записок, она и поздравительную открытку не сумеет набросать.Ну, делать нечего.– Джеймс Стомарти – это Джимми Стома, – говорю я.Эмма хмурит брови. Она чувствует, что ей следовало бы знать это имя. Но она не собирается показывать свое невежество. Она молча ждет, пока я продолжу.– Из «Джимми и Блудливых Юнцов», – подсказываю я.– Ты шутишь!– Помнишь их песню «Клинический случай»?– Естественно. – Эмма слегка разворачивается и хищно озирает офисные закутки. Я знаю, что она задумала – отдать Стому другому журналисту и свалить на меня мертвого раввина.Облом, Эмма. Кроме нас, здесь только одно живое существо – Гриффин, полицейский репортер выходного дня. Гриффину за шестьдесят, суровый тип – голыми руками не возьмешь. Эмма не властна над репортерами криминальной хроники. Гриффин поднимает голову и смотрит сквозь нее, будто она не более чем сигаретный дым.Эмма хмурится, затем снова поворачивается ко мне:– Самоубийство, да?– Не угадала. Несчастный случай.Скрепя сердце Эмма дает мне пройти.– Двенадцать дюймов, – резко напоминает она. – И не больше, Джек.– Вот как мы относимся к умершим рок-звездам, – сухо замечаю я. – Неужели лауреат «Грэмми», чья жизнь трагически оборвалась в тридцать девять, только этого и заслуживает? Дорогуша, уверяю тебя, в «Нью-Йорк Таймс» ему посвятят куда больше двенадцати дюймов.Эмма возражает:– Не в разделе же Смертей.Я улыбаюсь:– Именно что не в разделе Смертей.Эмма мрачнеет:– Не выйдет, Джек. Я не стану выбивать для твоей статьи место на первой полосе. Ни за что!Господи, ну и клуша. «Таймс» никогда не поместит Джимми Стому на первую полосу – ему еще повезет, если его некролог будет первым в разделе. Но Эмма вся аж вспотела при одной мысли о том, что я сумею прорваться на свет божий. Несомненно, для нее эта ситуация – прямая угроза карьере, ибо одна из ее обязанностей младшего редактора – следить, чтобы я сидел в выгребной яме, без всякой надежды на спасение. Лучше моего пребывания в забвении может стать только мое увольнение по собственному желанию – желанию избавиться от общения с ними. Но этого они не дождутся.Слишком уж тут забавно.И я говорю Эмме:– Ты могла бы упомянуть Стому на планерке – так, на всякий случай.– Двенадцать дюймов, Джек, – строго повторяет она.– Потому что, мне кажется, один фанат «Блудливых Юнцов» в редсовете точно есть. – Я имею в виду, разумеется, Аксакала, нового главного редактора. Он мой ровесник и тоже работает по выходным.– Больше пятнадцати дюймов даже не проси, – уступает Эмма.Я машу ей на прощанье блокнотом и удаляюсь к лифтам. Мы еще поговорим об этом, когда я вернусь от миссис Стомарти.– Что там был за несчастный случай? – кричит Эмма мне вслед. – Джек, как он умер? 2 «Сэр Сивусагюр Рамгулам с острова Маврикий умер в возрасте 85 лет» Это мой любимый заголовок некролога.И увидел я его не в книге доктора Сюса, Доктор Сюс (наст, имя Теодор Сюс Гейзел, 1904–1991) – американский детский писатель и иллюстратор.

а в «Нью-Йорк Таймс». Вполне возможно, про сэра Сивусагюра Рамгулама слышали три дюжины читателей на всем Манхэттене, но тем замечательнее этот сухой заголовок: его авторы полагают само собой разумеющимся, что этого сэра должны знать даже те, кто и про Маврикий-то слышит впервые.Заголовки некрологов подчас содержат полезную (хотя без нее нередко можно обойтись) информацию. Например: «Джо Димаджио, бывшая звезда бейсбола, умер в возрасте 84 лет». Но ни о профессии мавританского старца, ни о его заслугах перед обществом в заголовке нет ни слова. Возможно, автору не хватило места:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111