"Сколько раз я просил тебя не позорить меня в при-
сутствии других!" Я гладил его по руке, и он постепенно успокаивался.
Я не видел отца мертвым, не видел его похорон, он остался в памяти
моей жизнерадостным и бодрым. Ушел в небытие и нет его. И никогда не бу-
дет. И все это сказки о загробной жизни, об инкарнациях, о чем так убеж-
денно толковал Ричи. Впрочем, и он был настолько потрясен смертью своего
друга, молодого человека, который умер на его руках, что заколебался в
вере своей.
Смерть моего отца осталась в памяти моего сына. Спасибо ему, он про-
водил деда в последний путь. Он мне все рассказал, когда, наконец, мы с
Аленой приехали в Москву.
В отпуск.
В последний.
Страна готовилась к первым выборам депутатов. К первому съезду. К де-
лу всенародному. Об этом и написался рассказ с таким же названием - "Де-
ло всенародное".
Глава сорок вторая
--===Колония===--
К О Л О Н И Я
Глава сорок вторая
Грязная весенняя Москва, хмурое небо с редкими проблесками слепого солнца,
бугристый асфальт мостовых в морщинах трещин под слоем бурой жижи, потоки
замызганных машин, черные надолбы наросшего за зиму нетающего льда, рябые от
мелкого мусора озябшие газоны, разбросанные окурки на троллейбусных и
автобусных остановках и толпа - торопящаяся, неулыбчивая, глядящая
настороженно из-подлобья, готовая огрызнуться и мгновенно затеять свару - вся
эта картина свернулась в трубку, уехала в прошлое для Евгения Горина вместе с
фирменным поездом "Кавказ".
Москва обрекла Горина на долгое прощание - состав не подали вовремя,
к полуночи, и Горину пришлось до половины третьего утра торчать у стенки
в подземном переходе Курского вокзала, набитом отъезжающими, где-то меж-
ду группой солдат под командой молодого лейтенанта и двумя мужчинами
спортивного типа, стоявшими, как часовые, по бокам картонного ящика с
японским телевизором "Панасоник". Горин сильно продрог, что ему было
совсем ни к чему, надсадно кашлял и еле дождался того момента, когда
можно было наконец-то расслабиться, согреваясь, на верхней полке купе
под размеренный перестук колес.
Ехали долго, поезд полз все медленнее и опоздание составляло три, а
позже пять часов против расписания. Поначалу этоустраивало Горина - по
графику поезд прибывал около семи утра, но, по мере роста разрыва во
времени, вызывало беспокойство - пропадал целый день лечения. Деваться,
с другой стороны, все равно некуда, успокаивал себя Горин и практически
не вылезал из постели, наверстывая отнятые бессонницей и лихорадочным
темпом жизни часы отдыха.
К выводу, что деваться некуда не только в прямом, но и переносном
смысле, особенно с другой стороны, Горин приходил еще и читая один из
толстых журналов, выписанных вскладчину сотрудниками его отдела на ра-
достях, сразу после того, как открыли ограниченную было подписку, что
праздновалось как чуть ли не решающая победа на пути демократизации все-
го строя. Периодику читал он последние три года взахлеб, поначалу с ог-
лядкой, как до того самиздат, восторгаясь смелостью сказанного или
горько переживая и ужасаясь обнажившимся язвам социализма, а потом насы-
тился, устал от беспредельного, ненаказуемого, неисправимого безобразия
и стал выделять из бурного потока информации исторические очерки, мемуа-
ры, запрещенную ранее литературу и статьи по экономике. Каждая острая
публикация возрождала надежду, что выход на свет так долго скрываемой
истины заставит наконец-то опомниться стоящих у кормила власти, а может
быть даже не столько их, сколько конкретных "хозяев" республик, краев,
областей, районов, городов, поселков, деревень. Однако ничего ради-
кального не происходило - система, содрогнувшись, как вулкан, извергала
лаву, которая, застыв, становилась частью горы. Выходили верные законы,
издавались правильные указы, принимались новые постановления... а жизнь
в обществе, созданного великими умами прошлого по модели "все для блага
человека, все во имя человека", продолжала идти, ежедневно реализуя со-
вершенно иной принцип - "каждый обязан страдать сегодня во имя общего
блага завтра". В одном телевизионном диспуте мелькнуло выражение "адми-
нистративная революция" и это было по сути верно - сам себе подотчетный,
самому себе ничем не обязанный строй тужился сам себя революционно пе-
рестроить. Все равно здравый смысл никак не мог победить - если делать
то, что целесообразно и экономически, и экологически, и по-гуманному, то
сразу же ненужным и вредным становился административно-командный аппарат
- конкуренции он не выдержит, а власть не отдаст, причем частью, винти-
ками этого аппарата, этой Системы были практически все живущие на шестой
части суши.
Так размышлял Горин, но пессимизм его не был беспросветным - остава-
лась надежда на идеал правового государства с властью советов народных
депутатов, демократическими выборами, свободной печатью, плюрализмом
мнений и широкими возможностями индивидуальной трудовой деятельности,
арендного подряда, разнообразных кооперативов, межотраслевых объедине-
ний, регионального хозрасчета, оптовой торговли... Зато в международных
делах была отрадная конкретность. Ушли советские войска из Афганистана,
газеты обошла фотография последнего убитого на чужой войне парня, замо-
танного в плащ-палатку, застывшего на броне машины смерти. Пошли под
огонь резака первые ракеты, хоть и пришлось создавать специальные заводы
по уничтожению созданного оружия - но здесь и тройных трат не было жал-
ко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108