Эта процедура позволила ему удовлетворенно отметить, что он получил всего лишь незначительные царапины.
Вскоре ему подали изысканный и роскошный ужин. Здесь были представлены в королевском изобилии вина лучших сортов Франции и Испании.
Будучи большим гурманом, Пардальян воздал ему должное, поскольку аппетит не покидал его даже в самых критических обстоятельствах. Однако, опустошая блюда и осушая бокалы, он не переставал обдумывать свое положение.
Он сразу заметил, что кушанья, поданные в блюдах из массивного серебра, были предварительно разрезаны. В своем распоряжении он имел только маленькую деревянную вилку, которая казалась очень хрупкой.
Ни ножа, ни обычной вилки – ничего такого, что в крайнем случае могло бы послужить оружием.
Эта мера предосторожности, а также заботы, которыми его окружали, и исключительная мягкость, с какой с ним обращались, казались ему весьма подозрительными. Пардальяна охватило неопределенное беспокойство.
Сразу после ужина шевалье стало безудержно клонить в сон. Одетый, он бросился на кровать и пробормотал:
– Странно! Почему же я так хочу спать? Черт возьми! Я ведь не пил лишнего. Наверное, это от усталости…
Проснувшись, Пардальян почувствовал себя совершенно разбитым. Голова болела еще сильнее, чем накануне. Его весьма удивило то, что он, раздетый, лежал в разобранной постели.
– Ох! Ну и напоили же меня! И однако я совершенно уверен, что не раздевался!
Вскочив на ноги, Пардальян пошатнулся от слабости. Никогда прежде он не испытывал ничего подобного.
Шевалье пошел, вернее, поплелся к медному тазу для умывания и погрузил лицо в холодную воду. Затем он распахнул окно, и ему стало немного лучше. Вспомнив о своих вчерашних подозрениях, Пардальян, недовольно бурча, потянулся к одежде.
– Ого, – улыбнулся он, – они были столь любезны, что заменили мои лохмотья совершенно новым костюмом.
С видом знатока Пардальян рассматривал и щупал свою обнову.
– Тонкое сукно, отличный темный бархат, простой и солидный. Да, они хорошо изучили мои вкусы, – бормотал он.
Тут Пардальян вспомнил о сапогах, принялся искать их и нашел возле кровати.
Взяв их в руки, он внимательно оглядел голенища и каблуки.
– Ага! Вот и разгадка! – воскликнул он со смехом. – Так вот зачем мне подсунули сонный порошок!
Шевалье держал свои собственные сапоги. Их, как видно, нашли достаточно приличными и не заменили, однако же тщательно почистили… а также сняли шпоры. Шпоры эти были весьма острыми и длинными, да к тому же сделанными из стали, Пардальяну вспомнился один из самых страшных эпизодов его жизни. Однажды он вместе с отцом, господином Пардальяном-старшим, был заперт в железной давильне. На шевалье тогда были шпоры, подобные этим. Он отцепил их от сапог и дал одну отцу: оба решили заколоться, чтобы избежать ужасной муки. С тех пор он презирал иные шпоры. Вероятно, о том, что такие шпоры могут в крайнем случае превратиться в кинжал, подумали и те, кто снял их, пока шевалье спал.
Одеваясь, он продолжал размышлять вслух:
– Черт возьми! Кажется, я имею дело с чрезвычайно предусмотрительным противником! Кто же это? Эспиноза? Фауста? Или эти монахи? В конце концов, чего они от меня хотят? Может, они испугались, что я перебью своими шпорами этих тюремщиков в рясах? Хотя нет, скорее всего, они опасаются, что я покончу с собой и избегну наверняка приготовленных мне страшных пыток. Что же это будут за мучения? Какой адский план могли составить бывшая папесса и кардинал-инквизитор?
Пардальян мрачно улыбнулся: «О, Фауста! Я тебе жестоко отплачу… если выйду отсюда живым!»
Вдруг выражение его лица резко изменилось: «Постой-ка! А где же мой кошелек? Они что же, унесли его вместе с разорванным камзолом?.. Да, господин Эспиноза взял недурную плату за мой новый костюм!»
Но в тот же миг он увидел свой кошелек, лежавший на столе. Пардальян взял его и удовлетворенно засунул в карман.
– Гм, я поторопился с выводами, – пробормотал шевалье. – Дьявольщина! И все же я не осмелюсь ни пить, ни есть, а то, чего доброго, они опять подмешают мне сонного зелья.
Он постоял в нерешительности и вдруг улыбнулся: «Хотя нет! Они уже добились того, чего хотели. Зачем им снова меня усыплять? Ладно, поживем – увидим!»
(Впоследствии оказалось, что Пардальян не ошибся – еда и питье были вкусны и совершенно безвредны.)
Так шевалье прожил три дня, не видя никого, кроме вечно безмолвных монахов, которые прислуживали ему и в то же время его сторожили.
Как-то он попытался заговорить с ними, но иноки лишь низко поклонились и ушли, ничего не ответив.
Утром третьего дня Пардальян шагал взад-вперед по своей комнате, чтобы размяться. Он хотел составить план действий, но решительно отбрасывал одно намерение за другим. Вдруг до его слуха донесся странный звук. Шевалье быстро обернулся и увидел, что через распахнутое окно только что влетел какой-то сверток величиной с кулак. Узник бросился к окну и заметил человека, который бежал по саду.
«Чико! – мысленно воскликнул Пардальян. – Вот храбрый малыш! И как это он ухитрился пробраться сюда?»
Он проверил, не следят ли за ним через потайное окошечко в двери. По счастью, оно было закрыто… или, по крайней мере, казалось закрытым.
Тогда Пардальян вновь подошел к окну, повернулся спиной к двери и внимательно рассмотрел брошенный ему предмет. Это оказался камень, обернутый запиской. А для верности камень многократно обмотали шерстяной ниткой. Шевалье торопливо разорвал нитку, расправил листок и прочел:
«Не ешьте и не пейте ничего из того, что Вам подадут. Вас хотят отравить. Через три дня я попытаюсь помочь Вам бежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133