– усмехнулся шевалье.
– Мы будем вынуждены вас вынести. Пардальян двинулся к монахам. Хотя шевалье ничего не ел за последние три дня, он чувствовал в себе достаточно сил, чтобы проучить этих наглецов, и уже собирался опустить кулак на голову одного из них, как вдруг его остановила внезапная мысль.
«Какой же я простак, – подумал Пардальян. – Почему бы мне не попробовать улизнуть от всех этих монахов, провались они пропадом! В любом случае, мне не помешает получше изучить монастырь. Как знать…»
Результат этого размышления был таков: вместо того, чтобы сбить монаха с ног, шевалье ему приветливо улыбнулся:
– Хорошо! Чтобы избавить вас от лишнего труда, я пойду сам.
На физиономиях монахов изобразилось удовлетворение. Они хорошо знали, с кем имеют дело, и не имели не малейшего желания связываться со своим могучим узником, хотя, разумеется, слуги Эспинозы не посмели бы ослушаться приказа своего повелителя, да и в своей силе они не сомневались.
– Вот и замечательно, господин шевалье, – радостно заговорил брат Батист. – Наконец-то вы стали более благоразумным. Да поможет нам богоносный отец Батист, мой небесный покровитель! Вы не пожалеете, что познакомились с нашей трапезной.
– Идемте же, отче, ведь это приказ, о чем мне так любезно сообщил ваш достойный брат. Однако я вас предупреждаю: и на этот раз ничего есть я не буду.
Монахи нахмурились и быстро переглянулись.
– Ну, идемте, – сказал брат Батист. – Посмотрим, устоите ли вы перед теми яствами, которые вам приготовили.
В коридоре Пардальяна окружили шесть крепких монахов, которые сопровождали его до самой трапезной. У двери они остановились.
Два монаха ввели шевалье внутрь, и дверь со скрипом закрылась. Пардальян огляделся по сторонам. Он был буквально ослеплен зрелищем, представившимся его глазам. Квадратный зал был огромен. Высокий потолок, пол, стенная обшивка из самых редких пород дерева – все это было настоящим чудом мозаики и скульптуры. Стены украшали четыре фламандских гобелена, изображавших времена года.
На всех четырех полотнах было изображено огромное количество еды, которую жадно поглощали дородные мужчины и женщины.
Картина «Лето» открывала взору зрителя совершенно голые человеческие фигуры – почти в натуральную величину. На гобелене «Весна» люди были полуодеты. Зато их позы и жесты не поддавались никакому описанию. Впрочем, в то время никого не смущали подобные мелочи.
Заметьте: занимаясь тем, что мы не рискуем описать, персонажи не переставали объедаться. Очевидно, творец этого полотна вдохновлялся евангельскими словами: «Пусть ваша правая рука не ведает, что творит левая».
В том же духе были написаны и другие картины. Менялись только детали в изображении жующих и пьющих людей с одинаково блаженными физиономиями. Одного взгляда на эти полотна было достаточно, чтобы пробудить волчий аппетит.
Почти целую стену занимал огромный камин, украшенный редкими растениями и благоухающими цветами. Рядом что-то ласково нашептывал небольшой фонтан в виде мраморного сосуда, вокруг которого обвились цветы. Окна были плотно закрыты бархатными занавесками. Что касается мебели, то в зале стояли десять громадных кресел и два сундука. Несмотря на то что было еще рано, в углах горели четыре огромные свечи из розового воска, источавшие изысканный аромат.
Вот что предстало взгляду Пардальяна. Ему показалось, что он попал в храм эпикурейцев, ибо все здесь побуждало человека к одному: поступать, как персонажи полотен, то есть безудержно обжираться.
В центре зала находился стол, за которым спокойно могли разместиться человек двадцать. Белоснежную скатерть украшали изящные кружева.
Стол был заставлен золотой и серебряной посудой, серебряными вазами, хрустальными бокалами и вдобавок усыпан цветами. И это великолепие являлось лишь формой для изумительного содержания. Нам не перечесть всех восхитительных блюд, закусок и сладостей, что покоились на роскошном столе. И, конечно же, перед шевалье выстроилось несколько рядов пузатых бутылок, пыль на которых свидетельствовала об их высоком происхождении.
Одним словом, такое количество еды оказалось бы не по силам даже двум десяткам гурманов. Однако на столе находился лишь один прибор – значит, все это изобилие предназначалось только одному человеку.
Братья Закария и Батист стояли с такими торжественными физиономиями, словно готовились приступить ко святому причастию. Они умоляюще глядели на Пардальяна, причмокивая губами и шумно втягивая воздух.
– Великолепно, – просто сказал шевалье, покоренный этим зрелищем.
– Не правда ли? – засиял Батист. – Брат мой, а что же вы скажете, когда попробуете все это?
Монахи посмотрели друг на друга с торжествующим видом. В их глазах без труда читалось: «Наконец-то! Сейчас он будет есть! А мы будем вознаграждены за наши усилия. Ведь нам достанется большая часть этой вкуснотищи! Не сможет же он съесть все…»
Увы! Недолго длилась радость преподобных отцов, ибо Пардальян тотчас же добавил:
– Чудесно! Мне очень жаль, что вы трудились понапрасну. Ни к чему из этого я не притронусь.
Отчаяние монахов было неописуемо. Они едва сдерживали себя, чтобы не наброситься на этого сумасшедшего.
– Не кощунствуйте, – проговорил брат Батист. – Лучше присядьте в это мягкое кресло…
– Я же сказал вам, что не хочу есть… Что, непонятно?
– Но это приказ, – добавил елейным голосом брат Закария.
Шевалье искоса взглянул на него.
– Вы это уже говорили, – лукаво улыбнулся он. – Боюсь, что ваш словарный запас несколько ограничен.
– Присядьте же, брат мой, – взмолился Батист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133