В следующий момент он указал глазами на свою отставленную с сжатым
кулаком левую руку (я подумал, что она у него болит) и проговорил:
Ц Я Ц раб, я Ц царь, я Ц червь, я Ц бог…
«Я Ц раб, я Ц царь, я Ц червь, я Ц бог» Ц у Г.
Р.Державина (1743Ц 1816): «Я царь, Ц я раб, Ц я червь, Ц я бог!» (Ода «Бог», 1784).

При последнем слове кулак разжался, и в нем оказалось несколько смятых к
редиток.
Ц Это мой несгораемый шкаф, молодой человек… Хе-хе!.. Сколько вам нужно? Бе
рите десять, пятнадцать…
Ц Позвольте, мне кажется странным… Одним словом, что вам угодно от меня?..

Порфир Порфирыч посмотрел на меня непонимающим взглядом, быстро опусти
лся на мой стул у письменного стола и торопливо забормотал:
Ц Понимаю, понимаю… молодая гордость! Понимаю и не обижаюсь: так и должно
быть. Это хорошо… Иначе оставалось бы сделать то же, что устроил ваш канат
чик. А ведь какой хитрец… а? Я про канатчика… Вы только подумайте: у челове
ка работишка совсем плохая, притом он должен кругом Ц хозяину за кварти
ру, в мелочную лавку, в кабак… да. Наконец, беднягу постоянно сосал червячо
к: эх, опохмелиться бы!.. Ну, и представьте себе, должен он целые дни тянуть э
ти проклятые веревки, целые дни думать, как ему извернуться, чтобы и голод
ная жена не ругалась, чтобы и своя голова не трещала и чтобы лавочник пове
рил в долг… И вот присмотрел он этакий гвоздь в своем сарайчике, приспосо
бил веревочку и Ц готов. Это, скажу я вам, был истинный философ, который пе
рехитрил все и всех. Понимаете: трах! Ц и ни долга в лавочку, ни платы за кв
артиру, ни похмелья, ни этих проклятых веревок, которые ему отравили всю ж
изнь. Я нахожу это недурным способом «раскланяться с здешним миром», как
говорят китайцы. Главное, ремесло такое подлое у человека: вил, вил свои бе
сконечные веревки, ну, наконец, и соблазнился. На его месте всякий порядоч
ный человек давно бы сделал то же самое…
Слушая эту пьяную болтовню, я рассматривал физиономию Порфира Порфирыч
а. Ему было за пятьдесят лет. Жиденькие, мягкие, седые, слегка вившиеся вол
осики оставались только на висках и на затылке; маленькая козлиная бород
ка и усы тоже были подернуты сединой. Когда-то это лицо было очень красиво
Ц и большой умный лоб, и живые, темные, большие глаза, и правильный нос, и в
есь профиль. Теперь это лицо от великого пьянства и других причин было об
ложено густой сетью глубоких морщин, веки опухли, глаза смотрели воспале
нным взглядом, губы блестели тем синеватым отливом, какой бывает только
у записных пьяниц. Наконец, эти гримасы, причмокиванья и подмигиванья то
же говорили сами за себя.
Мое первоначальное решение выпроводить гостя без церемоний сменилось
раздумьем: зачем гнать пьяного старика Ц поболтает и сам уйдет.
Ц Так вы, молодой человек, неужели никогда и ничего не слыхали про Порфир
а Порфирова Селезнева? Ц спрашивал старик, доставая берестяную тавлинк
у и делая самую аппетитную понюшку.
Ц Ничего не слыхал.
Ц Значит, и моего «Яблока раздора» не читали?
Ц Нет…
Старик вытащил из бокового кармана смятый лист уличной газетки и ткнул п
альцем на фельетон, где действительно был напечатан рассказ «Яблоко раз
дора», подписанный П. Селезневым.
Ц Да-с, а теперь я напишу другой рассказ… Ц заговорил старик, пряча свой
номер в карман. Ц Опишу молодого человека, который, сидя вот в такой кону
рке, думал о далекой родине, о своих надеждах и прочее и прочее. Молодому ч
еловеку частенько нечем платить за квартиру, и он по ночам пишет, пишет, пи
шет. Прекрасное средство, которым зараз достигаются две цели: прогоняетс
я нужда и догоняется слава… Поэма в стихах? трагедия? роман?
Я сделал невольное движение, чтобы закрыть книгой роковую седьмую главу
третьей части романа, но Порфир Порфирыч поймал мою руку и неожиданно по
целовал ее.
Ц Люблю, Ц шептал пьяный старик, не выпуская моей руки. Ц Ах, люблю… Име
нно хорош этот молодой стыд… эта невинность и девственность просыпающе
йся мысли. Голубчик, пьяница Селезнев все понимает… да! А только не забудь
те, что канатчик-то все-таки повесился. И какая хитрая штука: тут бытие, вив
шее свою веревку несколько лет, и тут же небытие, повешенное на этой самой
веревке. И притом какая деликатность: пусть теперь другие вьют эту прокл
ятую веревку… хе-хе!
Порфир Порфирыч тяжело раскашлялся, схватившись за надсаженную просту
дой грудь, и даже выпустил из кулака деньги. Я подал ему стакан воды, и пьян
ица поблагодарил меня улыбнувшимися глазами. Меня начинала интересова
ть эта немного дикая сцена.
Собрав деньги с пола, старик разложил их на моем столе, пересчитал и с глуб
оким вздохом проговорил:
Ц Двадцать семь рубликов, двадцать семь соколиков… Это я за свое «Яблок
о раздора» сцапал. Да… Хо-хо! Нам тоже пальца в рот не клади… Так вы не желае
те взять ничего из сих динариев?
Ц Нет.
Ц Все равно пропью.
Ц Зачем пропивать?.. Вот у вас пальто холодное, а скоро наступит зима. Мало
ли что можно приобрести на эти деньги?
Ц Вот вы говорите одно, а думаете другое: пропьет старый черт. Так? Ну, да н
е в этом дело-с… Все равно пропью, а потом зубы на полку. К вам же приду двуг
ривенный на похмелье просить… хе-е!.. Дадите?
Ц Если у самого будут…
Ц О, юноша, юноша… Ну, да не в этом дело. Д-да… А слыхали вы, юноша, нечто о вол
чьем хлебе?
Ц Нет.
Ц Та-ак-с… А это вот какая история-с, юноша. Возьмите вы теперь волка, наст
оящего лесного волка, который по лесу бегает и этак зубами с голоду щелка
ет. Жалованья ему не полагается, определенных занятий не имеет, ну, одним с
ловом, настоящий волк, которому на роду написано голодать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14