Ц Ах, какая забавная эта одна добрая мать, Ц повторял Пепко, натягивая н
а себя одеяло. Ц Она все еще видит во мне ребенка… Хорош ребеночек!.. Кстат
и, вот что, любезный друг Василий Иваныч: с завтрашнего дня я устраиваю рев
олюцию Ц пьянство прочь, шатанье всякое прочь, вообще беспорядочность.
У меня уже составлена такая таблица, некоторый проспект жизни: встаем в с
емь часов утра, до восьми умыванье, чай и краткая беседа, затем до двух час
ов лекции, вообще занятия, затем обед…
На последнем слове Пепко запнулся: в проспекте его жизни появлялась неож
иданная прореха.
Ц А, черт, утро вечера мудренее! Ц ворчал он, закутываясь в одеяло с голов
ой.
Через пять минут Пепко уже храпел, как зарезанный. А я долго не мог уснуть,
что случалось со мной на каждом новом месте. В голову лезли какие-то обрыв
ки мыслей, полузабытые воспоминания, анализы сегодняшних разговоров… А
невские пароходы, как назло, свистели точно под самым ухом. Где-то хлопали
невидимые двери, слышались шаги, говор, хохот Ц жизнь в «Федосьиных покр
овах» затихала очень поздно. Я пожалел свое покинутое одиночество еще ра
з и чувствовал в то же время, что возврата нет, а оставалось одно Ц идти вп
еред.
Мне вообще сделалось грустно, а в такие минуты молодая мысль сама собой у
носится к далекому родному гнезду. Да, я видел далекие степи, тихие воды, я
сные зори, и душа начинала ныть под наплывом какого-то неясного противор
ечия. Стоило ли ехать сюда, на туманный чухонский север, и не лучше ли было
бы оставаться там, откуда прилетают эти письма в самодельных конвертах с
сургучными печатями, сохраняя еще в себе как бы теплоту любящей руки?.. Ме
ня начинал пугать преждевременный скептицизм Пепки… Засыпая, я составл
ял проспект собственной жизни и давал себе слово не отступать от него ни
на одну иоту. Странно, что эта добросовестная работа нарушалась постоянн
о письмом «одной доброй матери» Пепки, точно протягивалась какая-то рук
а и вынимала из проспекта самые лучшие параграфы…

VI

Составленный мной, совместно с Пепкой, «проспект жизни» подвергался бол
ьшим испытаниям и требовал постоянных «коррективов», Ц Пепко любил муд
реные слова, относя их к высокому стилю. Зависело это отчасти от несоверш
енства человеческой природы вообще, а с другой стороны Ц от общего стро
я жизни «Федосьиных покровов».
Вставали мы утром в назначенный час и проделывали все необходимое в уста
новленный срок, а затем уходили на лекции. Это было лучшее наше время. Зате
м наступал обед… Мой бюджет составляли те шестнадцать рублей, которые я
получал от отца аккуратно первого числа. Из них пять рублей шли на кварти
ру, шесть в кухмистерскую, а остаток на все остальное. Не скажу, что при так
ом скромном бюджете я особенно бедствовал. Напротив, рядом с Пепкой я чув
ствовал себя бессовестным богачом: бедняга ниоткуда и ничего не получал
, кроме писем «одной доброй матери». Он голодал по целым неделям, молча и г
ордо, как настоящий спартанец. Я несколько раз предлагал ему свою посиль
ную помощь, но получал в ответ холодное презрение.
Ц Вздор… пустяки… Ц бормотал Пепко и только в крайнем случае позволял
позаимствовать гривенник, причем никогда не говорил: «гривенник», а непр
еменно Ц «десять крейцеров».
В моменты случайной роскоши он вел счет на франки, и по этой терминологии
можно было уже судить о состоянии его финансов.
Забота о насущном хлебе в самых скромных размерах являлась для Пепки про
клятым вопросом, разрешение которого разбивало вдребезги лучшие параг
рафы нашего «проспекта жизни». Пепко устраивал всевозможные комбинаци
и, чтобы раздобыть какой-нибудь несчастный рубль, и в большинстве случае
в самые трогательные усилия в результате давали круглый нуль.
Ц Нет, в каком обществе я вращаюсь? Ц взывал обозленный Пепко, обращаяс
ь к неумолимому року. Ц Мои добрые знакомые не имеют даже свободного руб
ля… Говоря между нами, это порядочные идиоты, потому что каждый нормальн
ый человек обязательно должен иметь свободный рубль. Но это частность, а
вообще судьба могла бы быть несколько повежливее… Наконец, и моему терпе
нию есть предел, черт возьми!.. Иду давеча мимо Федосьиной комнаты, а она чт
о-то чавкает… Почему она может чавкать, а я должен вкушать от пищи святого
Антония? Удивляюсь…
«Федосьины покровы» состояли из пяти комнат и маленькой кухни. Последню
ю Федосья занимала сама, а комнаты сдавала жильцам. Самую большую занима
ли мы с Пепкой, рядом с нами жил «черкес» Горгедзе, студент медицинской ак
адемии, дальше другой студент-медик Соловьев, еще дальше студент-горняк
Анфалов, и самую последнюю комнату занимала курсистка-медичка Анна Петр
овна. Общественное и материальное положение всех жильцов было приблизи
тельно одинаково, за исключением студента Соловьева, который существов
ал игрой на бильярде. Он каждый вечер уходил к Доминику, где пользовался ш
ирокой популярностью и выигрывал порядочные «мазы». В общежитии это был
очень скромный молодой человек, по целым дням корпевший над своими лекци
ями. Больше других голодал, повидимому, черкес Горгедзе, красавец мужчин
а, на которого было жаль смотреть Ц лицо зеленело, под глазами образовал
ись темные круги, в глазах являлся злой огонек. Кажется, черкес отличался
большим скептицизмом и даже не старался изыскать средств к пропитанию, к
ак делал Пепко, а только по целым часам ходил по комнате, как маятник.
Ц Черкес голоден, Ц говорил Пепко, прислушиваясь к этому голодному шаг
анью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14