- Он перестал улыбаться. - А мне казалось, что мы с тобой сблизились. Карла; что мы с тобой - души друг друга, недостающие половины. Кого ты сейчас видишь в зеркале? Меня - что, кстати, не вписывается в общепринятую мифологию - или себя самое? Мое отражение или твое? Ты никогда не задумывалась о том, а что я вижу в зеркалах?
- Вряд ли ты позвонил, чтобы затеять философскую дискуссию о природе души, - сказала я.
- Да, все правильно. Сейчас я стою у себя в гримерной и уже надеваю свой дракульский плащ. Под плащом у меня рубаха с рюшами под восемнадцатый век, вся такая роскошная и кокетливая. Наверное, в чем-то таком ходил маленький Моцарт.
Из зеркала вдруг пахнуло гнилью. Я узнала этот запах: умирающий лес, больные деревья, звери, погибающие от голода, отравленные ручьи. Я отвернулась. Но Тимми был во всех зеркалах, и запах смерти исходил отовсюду, и сквозь него пробивался еще один запах - горящей серы. Тысяча Тимми Валентайнов, тысяча одинаковых лиц. И на всех лицах - страх.
Мне стало не по себе.
- Что происходит?
- Вот подтверждение тому, что наши с тобой отношения, Карла, очень продвинулись за последнее время, - сказал Тимми. - Мы с тобой можем общаться через зеркала, соприкасаться друг с другом сквозь саму пустоту. Хотя… смерть == пропасть куда более глубокая, и тем не менее мы с тобой соприкоснулись душами даже сквозь эту пропасть.
- Чего ты боишься?
- Боюсь?! Я боюсь?! Это просто нелепо! - кричит он из тысяч зеркал. - Разве я сам не воплощенный страх, квинтэссенция всех человеческих страхов? - Но его голос звучит как голос испуганного ребенка.
- Ты боишься.
- А чего мне бояться? - Он разводит руками. - Смотри, женщина. Я хочу, чтобы ты тоже увидела, что я вижу.
У него за спиной как бы раскрываются новые зеркала. Или это телеэкраны? Я увидела Брайена, судорожно вцепившегося в свою сумку. Потом - каких-то стариков, сидевших в комнате. Старая ведьма в инвалидной коляске дрожала - то ли от паралича, то ли от сексуального возбуждения. Ритм барабанов, рваные гитарные аккорды, резкая, дерганая мелодия в сопровождении глухого рева и пронзительных птичьих криков.
Дым валил из зеркал за зеркалами, едкий серный дым. Эта комната была центром его сознания, и я видела то, что видит он: что зеркала были вратами в ад - вратами в предельную тьму.
- Все они ждут меня, неужели ты не понимаешь? - крикнул он.
…парни в костюмах стервятников парят под блескучим небом…
- И что ты собираешься делать?
- Я не знаю! - Он жалобно всхлипывает, как потерявшийся ребенок. - Побудь здесь со мной. Посмотри концерт. Сделай, что сможешь.
- Что я могу сделать?! - выкрикнула я в ветер. - За три тысячи миль!
За стеной адского пламени я увидела силуэт Стивена. Он что-то сжимал в руках. Дирижерскую палочку; горящую головню, револьвер.
- Ты же неуязвим, - возразила я. - Они тебе ничего не сделают со своими распятиями и чесноком.
- Теперь у них есть что-то еще… Я не знаю. Я не чувствовал такой силы почти тысячу лет.
- Что у них есть? - Меня охватила паника. Я едва держала себя в руках.
- Я не знаю!
Я буквально физически ощущала это незнание. Словно что-то внизу живота вдруг свернулось в тугой комок. Мне казалось, что я понимаю этот предельный - и запредельный - страх. Может быть, это была просто очередная его иллюзия - ведь Тимми по сути своей был не кем иным, как искусителем человеческого сознания, - но тем не менее я осталась в зеркальной комнате и досмотрела концерт до конца. Готовилась битва, и мы собирались бороться.
- Мы вместе были в лесу, - сказала я, чтобы его поддержать. В первый раз я решилась упомянуть - пусть даже вот так вот, как бы между прочим - наши ночные походы по лесу снов.
Он рассеянно кивнул. Он думал о чем-то своем. В зеркалах-мониторах сменялись кадры с изображением зрительного зала и вопящих людей-стервятников. Грохот стоял оглушительный. Я закрыла глаза и мгновенно - без промежуточного перехода в сон - перенеслась в черный лес.
Мы бежали бок о бок, но огонь уже приближался. Мы изголодались по крови, в глотках у нас пересохло, мы умирали от голода, как заключенные в концлагере.
искатель
Танцевали уже везде - буквально во всех проходах. Брайен протолкался поближе к сцене, энергично распихивая бесноватых подростков. Стервятники на сцене принялись пыхать огнем, и зрители завопили с удвоенной силой, когда завитки пламени взвились вверх.
Они уже в сотый, наверное, раз повторяли припев, выгибая свои гофрированные шеи и щелкая клювами. Я люблю трупы, гниющие трупы. Зрители из первых рядов принялись бросать на сиену куски сырого мяса. Распахнув крылья, стервятники набросились на “добычу” и стали жадно ее пожирать.
- Как невьебенно, блин, как невьебенно! - завопила молоденькая девчонка чуть ли не в ухо Брайену. Она была с каким-то мужиком средних лет. Может быть, даже с отцом.
Брайен добрался до центрального прохода и попробовал подойти как можно ближе к сцене. Я должен быть рядом, когда выйдет Тимми Валентайн, думал он. Так у меня будет шанс его убить.
На авансцену плюхнулась мертвая собака. Четверо стервятников тут же спрыгнули туда и принялись раздирать труп на части.
- Ничего себе так представление, - сказал какой-то длинноволосый мужик постарше в темных очках, мимо которого протискивался Брайен. - Ярчайший пример постминималистического неоэкспрессионализма. Очень мило, я вам скажу. - Он выдохнул Брайену в лицо какой-то ароматный дым.
- Мать твою, как невьебенно! - продолжала надрываться девица, в то время как ее папочка, кажется, мягко журил ее за нецензурщину.
Толпа заходилась в экстазе - ошеломленная, возбужденная, злая. Стервятники продолжали свой бешеный танец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133