Если не считать тех, кто сейчас спит или, распахнув окно, сидит перед телевизором, все население городка, должно быть, собралось сейчас здесь, перед экранами, по которым мечутся не правдоподобно огромные киногерои. Остальные жители еще в дороге — как все, кого Хиггинс встречал, начиная с Уильямсона.Город показался Хиггинсу вымершим, и сердце ему сдавила смутная тревога. Налево, еще раз налево, впритирку к тротуарам, исхоженным им когда-то вдоль и поперек, и, наконец, по-прежнему не видя вокруг ни души, он затормозил на площади перед больницей.Больница тоже уже не та. На месте старых кирпичных зданий с окнами, забранными решеткой, и стенами, покрытыми копотью от проходивших внизу поездов, выросло современное строение из бетона и розового кирпича, с козырьком над широким входом — впору первоклассной гостинице.В холле с белыми стенами и выложенным белой плиткой полом стояли новенькие кресла и висели электрические часы, показывавшие половину четвертого. Налево, в стеклянной перегородке регистратуры, было окошечко.По шуму в коридорах, где сновали окруженные женами и детьми больные — некоторые из них передвигались в креслах на колесиках, — Хиггинс понял, что сейчас время посещений. Он заметил пожилую даму, сидевшую за столом и вручавшую посетителям розовые талончики.Это было единственное, что не изменилось с тех пор, когда он ходил к Луизе в больницу. Дамы из городского благотворительного комитета носили больным книги и выполняли часть обязанностей персонала, например, контролировали приход и уход родственников в часы посещений.Женщину, сидевшую сейчас за столом, он видел тут еще лет двенадцать — тринадцать назад, и, как тогда, на ней было фиолетовое с белым платье и бархатная шляпка с прозрачной вуалеткой. Хиггинсу показалось даже, что он узнает исходивший от нее приторный запах.Он не знал, как ее зовут. Видимо, это ее черный лимузин с шофером в светло-коричневой ливрее стоял у подъезда, и Хиггинс готов был поклясться, что женщина ничуть не постарела. Можно подумать, она никогда не покидала своего места в вестибюле.— Вы к кому? — обратилась она к Хиггинсу с прямо-таки сахарной улыбкой.— К миссис Хиггинс. К Луизе Хиггинс.Чтобы заглянуть в лежавший перед ней список, даме пришлось прибегнуть к пенсне с толстыми стеклами, болтавшемуся на ленточке у нее на шее.— А вы не перепутали фамилию?— Нет, если только она не указала девичью. Тогда надо искать Луизу Фукс.— Вам сказали, что она здесь?— Мне позвонили сегодня утром из больницы домой, в Коннектикут, и сообщили об этом.— Вам следует справиться в регистратуре: в списке я ее не вижу. Очень сожалею, что не могу вам помочь.Три негритенка чинно восседали в креслах, у двоих ноги болтались, не доставая до полу. Все трое были похожи — те же черные глаза с блестящими белками, и Хиггинсу подумалось, что их мама наверняка родила им только что братика или сестренку, а в родильное отделение их не пускают, чтобы не занесли инфекцию.Он постучал в закрытое окошечко. Девушка, читавшая иллюстрированный журнал, подняла стекло.— Я приехал навестить мать, миссис Хиггинс. Может быть, она записана под девичьей фамилией Фукс.— Давно поступила?— Сегодня утром.— Подождите, пожалуйста.Девушка тоже поискала в каком-то списке, потом в картотеке, удивилась, сняла телефонную трубку и обратилась к кому-то невидимому:— Есть у вас некая Хиггинс или Фукс? Поступила сегодня утром.Потом повернулась к Хиггинсу и покачала головой.— Такой фамилии в списке поступивших нет. А вы уверены, что она у нас в больнице?— А разве в Олдбридже есть другая?— Есть частная клиника, в западном районе, возле парка.Эту клинику он знал. Лечиться в ней — дорогое удовольствие, жертву дорожного происшествия туда не повезут.— Мне звонили сегодня утром, — продолжал он настаивать.— Кто? Вы знаете, кто звонил?— Какая-то женщина. Насколько я понял, медсестра.Подавленный всей этой белизной и чистотой, Хиггинс говорил смиренно, без раздражения. Служащая объяснила:— Вообще-то регистратура по воскресеньям закрыта.Директора нет. Я одна дежурю, а медсестра, которая звонила утром, уже ушла. В котором часу вам звонили?— В самом начале первого.— А я пришла в час.Руки Хиггинса вспотели, и он чувствовал, что ему необходимо высморкаться.— Речь шла об операции?— Думаю, что да. Мне сказали, произошел несчастный случай.В этот момент, не обращая на Хиггинса внимания, в регистратуру вошла другая сестра. Сквозь халат и нейлоновое белье у нее просвечивало тело, особенно когда она оказывалась перед окном.— У тебя есть сигареты, крошка?— Возьми пачку из сумочки: у меня в ящике лежит другая. Ты не слышала, поступал сегодня утром кто-нибудь после несчастного случая?— А, эта старая…Сестра заметила Хиггинса и поперхнулась словцом, которое чуть не сорвалось у нее с языка.— Та, которую сбил автобус? — поправилась она.— Вот именно, — поспешно вставил Хиггинс.— Она у нас? — удивилась регистраторша. — Почему же ее нет в списке поступивших?— А уж это, крошка, не мое дело. Я знаю одно: ее привезла «скорая помощь».— В какую палату ее положили?Для них это был самый заурядный повседневный разговор. Сестра снова повернулась к Хиггинсу и, поколебавшись, объявила:— Не думаю, что она в палате. Ее доставили в срочную хирургию.Вторая пояснила:— В таком случае вы ее сейчас не сможете повидать: в это отделение посетителей не пускают.— Но мне ведь позвонили…— Знаю…Может быть, она здесь новенькая или замещает кого-нибудь: ей явно не хочется брать на себя ответственность.Ее подруга в халате, рыжая, как Флоренс, наклонилась к ней и что-то зашептала.— Ты думаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38