Они не раз обсуждали оба проекта, так что Нора была в курсе дела.— Но ты вроде был за первый проект?— Я и был за первый проект.— Когда же ты успел переменить мнение?— Сегодня вечером, пока делал доклад.— Уолтер!— Что?— Скажи правду, ты устроил скандал?— Я говорю тебе все как есть. Я поделился с ними своими мыслями и в доказательство привел цифры.— Это все?— Мое выступление пришлось не по вкусу. Да еще некто Перчин, коммунист, что ли, или анархист-одиночка, попытался вести подрывные речи.— Что они тебе сказали?— Кто — они?— Карни и остальные члены комитета.— Ничего. Приняли мою отставку, и все.— Это они тебя заставили уйти из комитета?— Сразу не догадались. Но завтра-послезавтра наверняка бы заставили.— Зачем ты это сделал?— Понятия не имею.Ок по-прежнему говорил в легкомысленном тоне, но выражение ужаса на лице у жены мало-помалу начало вселять в него панику.— Я думаю, это все равно было неизбежно, — заговорил он уже серьезнее. — Клянусь тебе, я прав, и первый проект в конце концов обойдется городу дороже, чем второй. Они не способны понять, что та доля, которую дают Вашингтон и штат Коннектикут, на самом деле поступает из карманов всех налогоплательщиков.— Уолтер!— Тебе неинтересно?— Скажи прямо, ты им объявил войну?— Не исключено, что это воспримут именно так.— А о своей работе ты подумал?Он метнул на жену взгляд, который должен был послужить предостережением.— Да.— И если ты ее потеряешь…Она окинула взглядом стены — это был их дом, казалось, она указывает и на спящих детей, и на свой выпятившийся живот.— Ты все взвесил?— Да. — На этот раз в голосе его послышалось раздражение. Он делал над собой усилие, чтобы не взорваться. Когда он слушал всех и вся, пел с чужого голоса, трепетал, едва кто-нибудь из вышестоящих нахмурится, верил в Мейпл-стрит и «Загородный клуб», — тогда сама же Нора не скрывала своего пренебрежения к нему.Разве не ставили ему в вину в этом доме, что он — не для себя, а для семьи! — задумал подняться ступенькой выше? И когда он принял близко к сердцу свое поражение, — разве не дали ему понять, что он попросту глуп?Ведь у жены он нашел, пожалуй, не больше утешения, чем у какого-нибудь Билла Карни.А теперь он смотрит правде в лицо. Ему насильно открыли глаза. Выходит, и тут он не угодил — на сей раз тем, что наконец прозрел? И Нора, оказывается, на стороне его врагов?Он понял, что отныне нельзя рассчитывать ни на жену, ни на кого бы то ни было — только на самого себя.Только что, глядя на людей в последних рядах, он понял, что он — один из них. Какая нелепость — усаживать его на эстраде! Навесили на него ярлыки: помощник секретаря там, казначей тут, но никто, кроме него самого, в эти титулы не верит, и все издеваются над их носителем.«Назовем-ка его каким-нибудь там заместителем, вот он и потащит за нас воз!»А разве не то же самое в магазине? Но к этой мысли еще надо будет вернуться. Это еще не назрело. Он обдумает все позже, и наверняка его ждут новые горькие прозрения.Неужели Hope не понять, что с него словно кожу с живого содрали? Как ему необходимо, чтобы его оставили в покое, дали прийти в себя, разобраться в себе!Сорок пять лет ему позволяли идти вперед, да еще подбадривали, кричали «браво», а теперь, когда он уже почти у цели, его ни с того ни с сего грубо хватают за руку и объявляют, что он с самого начала был на ложном пути!Не угодно ли вернуться обратно?Смешно! Попробуй-ка вернуться и начать сначала, имея на руках этот дом, жену, четверых детей — а скоро еще пятый будет! — да кучу ежемесячных взносов, которые нельзя просрочить, не то опишут имущество или посадят.Уж не лучше ли было по здравом размышлении смолчать, проглотить, похоронить в себе обиду и гнев? Он ли виноват, что его прорвало?— Иди лучше спать, — сказала жена. — Завтра все обсудим.Что им завтра обсуждать? Зачем? Чтобы попытаться спасти имущество? Или она надеется убедить его извиниться перед этой публикой?В ушах у него снова зазвучал лейтмотив того, первого дня. Он чуть не выговорил эти слова вслух, но вовремя сдержался, чтобы не напугать жену еще больше.«Я их всех поубиваю!»Он так и застыл со сжатыми кулаками посреди комнаты, перед включенным телевизором. Вдруг дверь бесшумно отворилась, и перед ним предстала Флоренс. Никто не слышал, как она вошла. Волосы цвета красного дерева повязаны шарфом, лицо и руки забрызганы дождем. Она с любопытством переводила взгляд с отца на мать, пытаясь определить, не ссорятся ли они.— Мама сердится? — спросила она, повернувшись к отцу.— Не знаю.— Ты ей сказал?— Да.— Он здорово держался, мама. Так спокойно. И чуть не выиграл дело: двенадцати голосов не хватило.Хиггинс ощутил прилив гордости: шутка ли — из-за него едва не рухнули замыслы клана! В то же время ему стало легче оттого, что кончилась неопределенность: уж если он действительно чуть не опрокинул их планы, значит, ему теперь не выпутаться из этой истории.На него неизбежно обрушится их гнев. Но раз победа все-таки за ними, есть надежда, что ему не станут так уж сурово мстить. Разве не сам Олсен напомнил, что в нашей стране существует личная свобода? Хиггинс высказал собственное мнение — это его право, более того — долг. На то и собрание, чтобы обмениваться мнениями.Бестактностью, конечно, было упоминать «Загородный клуб». Но это — особая статья. Он это сделал нарочно, именно потому, что считал важным дать им эту зацепку.Если теперь они станут ему мстить — разве это не пойдет вразрез с их собственными принципами?Нора вздохнула и поднялась.— Ну-ну, будем надеяться на лучшее. А пока что пора спать.— Ты несправедлива к папе.— Я его еще ни словом не упрекнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38