— Тебе не кажется, что Флоренс скуповата?— Я думаю, это не скупость. Девочка вбила себе в голову какой-то план и будет из кожи лезть, а своего добьется.Похоже, Нора в курсе дела. Видимо, женщины всегда находят общий язык.Уже лет в двенадцать Флоренс после уроков ходила по соседству сидеть с детьми. Платили ей, кажется, пятьдесят центов в час. Но, в отличие от других девочек, ее не соблазняли ни сливочное мороженое, ни игрушки, ни разная дребедень. Заработанные деньги она откладывала, и теперь у нее собственный счет в банке, причем сумма его не известна никому из домашних.С тех пор как Флоренс пошла работать, все, что она получает, родители оставляют в ее распоряжении — на одежду и мелкие расходы. Но девушка явно экономит на тряпках, хотя всегда выглядит прилично одетой.Хиггинс думал, что, окончив среднюю школу, она захочет работать в Нью-Йорке или Хартфорде, как большинство ее сверстниц. Флоренс держалась дома настолько отчужденно, что для отца так и осталось загадкой, почему она не уехала. Неужели все дело в том, что здесь она прилично зарабатывает, да еще экономит на квартире и еде, а в чужом городе это влетело бы ей в немалые деньги? Может быть, и так.Он пробовал говорить о дочери с Норой, но та лишь пожимала плечами:— Поживем — увидим.Кое-чего жена не знала, и непонятная стыдливость мешала Хиггинсу поделиться с ней своими мыслями.Между тем именно это больше всего смущало его в отношениях со старшей дочерью. То же самое начинает вставать между ним и Изабеллой, только еще более смутно.С мальчиками все ясно: он — отец. Нора — мать, в отношениях — полная определенность.А Флоренс не просто смотрит на отца, а судит его, и нередко Хиггинс приходит в такое замешательство, что не выдерживает взгляда дочери.Что она думает о нем? Сердится, что он небогат? Что ей не покупают машину, как другим девушкам, не послали ее учиться в университет, не возят в Нью-Йорк на спектакли, а в отпуск не ездят с ней во Флориду или Калифорнию?В Нью-Йорк Флоренс ездила раз пять, не больше, и то за покупками. Даже в Хартфорде была считанные разы.И все же она обязана понимать, что отец не жалеет себя и всего добился буквально своими руками. Флоренс была не так уж мала и способна разобраться, что к чему, когда в Нью-Джерси он не посвящал вечера клубу «Ротари» и школьному комитету, а подрабатывал — вел бухгалтерию и составлял налоговые декларации для мелких торговцев и сельских ремесленников. В те времена ему случалось засиживаться над счетными книгами до трех ночи, а вставал он в шесть. Бывало, и вовсе не успевал поспать. И ни разу он не заметил в дочке намека на благодарность или нежность. Пожалей она отца — он и тому был бы рад.В общем, он вызывал у нее не больше сочувствия, чем муравьи в муравейнике.А вдруг она не может простить родителям, что ей уделяли меньше ласки, чем младшим детям? Хиггинс не знает. Ничего он не знает и частенько задумывается: неужели другие понимают своих детей лучше, чем он?Может быть, те, кто берется это утверждать, просто себя обманывают?Хиггинс вошел в кухню. Обе женщины уже сидели за столом в уютном уголке, который, по замыслу архитектора, должен был служить маленькой столовой. По общему уговору обедать садились, не дожидаясь друг друга: отец и дочь уходили на перерыв то раньше, то позже.Интересно, как ведут себя женщины, когда они одни за столом? Говорят свободнее, чем при отце? Обсуждают его дела?Сегодня ему подумалось, что так оно и есть, но, может быть, тому причиной его состояние? Он сделал усилие и напустил на себя беззаботный вид. Наверно, даже перестарался, потому что Флоренс, не отрываясь от еды, метнула на него такой суровый взгляд, словно он вздумал паясничать на людях.— Хороший денек! — воскликнул Хиггинс, глядя в окно, за которым клен отбрасывал дрожащую тень на светлую зелень лужайки.Нора встала подать ему еду. Дочь подождала, пока он сядет, секунду поколебалась и выпалила:— Кто тебя просил опять соваться в клуб? Они же провалили тебя в прошлом году!Хиггинс почувствовал, что заливается краской, даже уши начинают гореть.— Кто тебе сказал?— Какая разница? Ведь это правда.— А ты откуда знаешь?Он говорил что попало, лишь бы протянуть время.Ему показалось, что жена у него за спиной подает Флоренс знаки. Похоже, она тоже знает — очевидно, весь город уже в курсе дел.— Ты хоть понимаешь, — продолжала дочь, — что они тебя все равно не примут?— Почему?— А в прошлом году приняли?— Это в порядке вещей: в первый раз почти всем отказывают.— Тебе сказали в утешение, а ты уши развесил. Вот и опять провалили!— Был один-единственный черный шар.— Ты видел, что один?— Карни клялся, что так и было.— А откуда ты знаешь, что он не врет?— Оставь отца в покое, Флоренс, — перебила Нора, подавая мужу холодное мясо и стакан молока.— Напротив, — возразил он, — пусть продолжает.Я на этом настаиваю.— Что ты хочешь от меня услышать?— Кто тебе наболтал о клубе?— Тебе так надо это знать?— Необходимо.— Кен Джервис. Он все утро надо мной потешался.Кен был парень лет двадцати трех. После школы работал в супермаркете, потом, отслужив в армии, Бог знает какими путями оказался банковским служащим.Случалось, Хиггинс, отвозя дневную выручку, видел Кена в окошечке, и всякий раз тот насмешливо осведомлялся:— Как дела, шеф?Хиггинс относился к Кену не строже, чем к остальным подчиненным, но не раз называл его лодырем и предсказывал, что тот ничего не добьется в жизни, если не возьмется за ум.Откуда Кен узнал, что вчера произошло в клубе?Членом он там не состоит и не имеет на это ни малейшей надежды: его отец — один из беднейших фермеров округи.— Что именно он тебе сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38