При выезде из города Хиггинса опять понесло не туда — его сбивало с толку новое шоссе; добрую четверть часа он кружил на месте, в конце концов поехал в запрещенном направлении по дороге с односторонним движением, и встречные водители то и дело махали ему, требуя дать им дорогу.Хиггинс вел машину как попало, чудом не столкнулся с грузовиком и лишь тогда, испугавшись, сбавил скорость.Стемнело, а он еще не добрался до моста Вашингтона. Он сообразил, что за весь день у него не было во рту ни крошки, и причиной его недомогания был, скорей всего, просто голод.Но даже придорожные рестораны с их неоновыми вывесками приводили его в трепет — он к ним не привык; только миновав добрый десяток их, он наконец свернул к какой-то стоянке.Он все больше утверждался в мысли, что и Радер, и мать нарочно поступили с ним так. Мысль была смутной, но для него все это было бесспорно, он чувствовал себя жертвой, и на губах его появилась горькая усмешка.В ресторане у столиков, покрытых клетчатыми скатертями, сидели посетители; мужчины толпились у бара, вокруг которого стоял крепкий запах спиртного.Может быть, ему не повредит стаканчик виски? Однажды, когда с Норой случился обморок, доктор заставил ее выпить капельку виски. Початая бутылка долго торчала в буфете, прежде чем ее решились выкинуть.И почему бы не позвонить отсюда жене? Рядом с туалетами Хиггинс увидел телефонную кабину.— Что будем пить? — осведомился бармен.Ложный стыд все еще мешал Хиггинсу.— Шотландское, бурбон, хлебное?Он заказал наугад хлебное виски, выпил стопку, которую перед ним поставили, запил стаканом воды, который ему тут же подали. По телу сразу разлилось тепло, как тогда, когда он пил у Радера.В конце концов, может быть, это и есть выход. Судьба сама всем распорядится. Хиггинс достаточно боролся С жизнью один на один — теперь можно сесть на обочине и, так сказать, выждать, пока ему протянут руку помощи.Нет, он не сядет на обочине. Он вернется домой.Ляжет спать, а Hope ничего не скажет. Пусть сама разбирается, что к чему. Он долго с ними всеми носился, а теперь устал.Не исключено, что Радер узнал из окна Луизу и, рассказывая Хиггинсу о происшествии, просто-напросто валял дурака. Не может же он вправду быть доволен собой и своим прозябанием — это ведь жалкая пародия на жизнь! И все-таки он как будто гордится сыном-моряком, гордится, что ест досыта. «Жрем от пуза» — так он, кажется, выразился?Радер цепляется за отвратительную хибару, пропитанную самой гнусной вонью, какая только может стоять в человеческом жилье.— Повторим?Хиггинс кивнул. Ничего другого ему не оставалось, — его стакан уже наполнили из бутылки с металлическим колпачком. И вообще, теперь он не вполне сознавал, что происходит.Его преследовало ощущение, что ему что-то грозит и надо куда-то спешить. Надо как можно скорее вернуться в Уильямсон, чтобы избежать ужасной опасности.Какой — он не знает, но чувствует нависшую угрозу.Однако ему никак не решиться сесть за руль, а тут еще эти фары, возникающие из темноты и летящие навстречу… Ему было страшно. Он огибал Нью-Йорк и ехал теперь по освещенному шоссе, где, казалось, разом собрались машины со всех концов Соединенных Штатов.Он не желает стать жертвой дорожного происшествия.Не желает, чтобы его увезли в больницу и заперли в подвале, в комнатушке с выключенным светом.Еще можно остановиться, позвонить Hope, упросить ее помочь. Она найдет, где одолжить машину, хотя бы у…Нет! Только не у Карни! Это сразу покажет, какого он свалял дурака. Но тогда у кого же?..К чему ломать себе голову, когда и без того так ноет в висках? Хиггинс еще раз ошибся маршрутом на развилке двух шоссе и битый час мчался в сторону Олбани, удивляясь, что не узнает дорогу.Он заметил гостиницу в стиле бревенчатой хижины, вроде дома, в котором родился Линкольн, и зашел туда спросить дорогу. Внутри было тепло. Он снова выпил.И опять из темноты полетели на него фары. Они то гасли, то зажигались, посылая ему непонятные сигналы.Его надули не только в Уильямсоне, нет, ему врали с детства, врали все, в том числе родная мать.О ней не следует говорить дурно: она умерла, а мертвых нельзя упрекать. Впрочем, он никому ничего и не говорит — только думает про себя. Машина с трудом брала повороты, ее то и дело заносило вправо.Он очень осторожен. Это необходимо. Не-об-хо-димо!Только бы не проскочить того места, где с шоссе надо свернуть в сторону Уильямсона.Часы в его машине, наверно, испортились: на них двадцать минут первого; не может быть так поздно. Тут Хиггинсу пришлось срочно остановиться по нужде. Он попытался вызвать рвоту, но ничего не получилось. Тогда он опустился на траву и стал смотреть, как несутся машины.Нора в конце концов легла, но оставила свет над входной дверью. В половине второго она услышала, как перед домом заскрипели тормоза. Она отодвинула штору, увидела машину у края тротуара и удивилась, почему муж не выходит.Потом она накинула халат, туфли и побежала на улицу. За стеклом в темноте салона виднелось лицо Хиггинса. Он сидел, как всегда в автомобиле, высоко подняв голову и положив руки на руль.— Уолтер! — окликнула Нора.Он не обернулся.Видя, что он не двигается с места, она распахнула дверцу и испугалась, как бы муж не рухнул на тротуар — Хиггинс так и закачался на сиденье.— Что с тобой? Что случилось?Хиггинс посмотрел на нее невидящим взглядом, и в лицо ей ударил застоявшийся запах спиртного.— Ты выпил? Тебе плохо?Хиггинс попытался ответить, но не умел выдавить ни звука — только открывал и закрывал рот, как рыба.Потом попробовал ступить на землю, упал и тихо рассмеялся.Тащить его жене было не по силам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38