Приехав в Лондон, она мне написала. Тетя чувствовала себя лучше, но все равно ей требовался уход. Мисс Обюртен извинилась и попросила ее уволить…— Вот так компот…Он смотрит на меня удивленно.— Могу ли я узнать, кто вы? — интересуется замерзший пеликан.— Полицейский из Франции. С согласия Скотленд-Ярда я провожу свое расследование обстоятельств драмы, случившейся три месяца назад по дороге в Лондон, понимаете?Он, похоже, проглотил три или четыре упаковки гигроскопической ваты, которые застряли у него в зобу. Мистер Стендли моргает как заведенный, рассматривая меня…— Да, — произносит он с трудом, — я в курсе. Тот человек ведь ваш земляк, не так ли?— Точно. Он тусовался с вашей лаборанткой…Костлявой рукой аптекарь массирует свое беременное горло, а когда сглатывает, зоб вздрагивает, как петушиная бородка.— Я не понимаю, что вы говорите, — морщится он. — Мой французский очень плохой.Я вновь обретаю веселое настроение.— Этот Эммануэль Ролле посещал… виделся… встречался с вашей помощницей, так?Если я и дальше буду торчать в этой стране, то кончу тем, что выучу французский, поскольку — вот ведь затык! — мне приходится все время подбирать наиболее академические термины своего родного языка.Пеликан кивает.— Он иногда ждал ее у магазина в своем черном кабриолете.— Часто?— Не чаще одного раза в неделю…— И как он вам показался? Аптекарь опять не очень понимает… Я объясняю:— Какое впечатление он на вас производил?— Положительное. Он был джентльмен. Я был very удивлен, узнав об этой страшной истории…— А ваша лаборантка, Марта Обюртен, была серьезной девушкой?— Серьезной?Я с удивлением констатирую, что наши слова, составленные в фразы, у нас принимают при разговоре определенную непринужденность, в то время как за границей они имеют ограниченный буквальный смысл. Например, «серьезный» в Нортхемптоне означает только «важный, значительный», и все.То есть серьезная девушка — та, которая не смеется, а не та, у которой не каждый день ноги вверх.— Она встречалась с другими мужчинами?— Меня не интересовала ее частная жизнь…— Ваша скромность делает вам честь, мистер… э-э… Стендли, но, зная об отношениях Обюртен с Ролле, вы, сами того не желая, могли знать об отношениях Обюртен с кем-то еще. Врубаетесь? Пардон, понимаете, мистер Стендли?Он щупает свой зоб, как щупают велосипедную шину, когда ее накачивают. Но, похоже, мои усилия тщетны, поскольку он пожимает плечами и опускает руки.— Нет, я не видел других приятелей Марты.— Вы никогда ее не видели в компании молодого высокого человека со светлыми волосами и в замшевом жилете?Он задумывается.— Кажется, нет.— Вы уверены?— Я не помню человека, соответствующего вашему описанию.— Хорошо. А что она вообще из себя представляла, эта Марта Обюртен?— Как вы говорите?— Она была хорошей лаборанткой?— Очень хорошей…— В плане работы?— Работящей…— Короче, вы сожалеете?— Очень…— Мистер Стендли, письмо с ее заявлением об увольнении у вас?— Конечно.— Могу я попросить вас мне его показать?Он согласно кивает головой и ковыляет в глубь магазина. Пока он отсутствует, я разглядываю помещение: аптека стара как мир. Нельзя сказать, чтобы у него был поток клиентов, — полки покрыты пылью, а склянки засижены мухами…— Так, — говорит он, — вот письмо.Я беру его в руки и не могу сдержать смех. Как дурак, я забыл, что оно, естественно, написано по-английски. Нет смысла вам повторять, что я абсолютно ни бум-бум в том, что там накалякано.— Можно его взять? — спрашиваю я.— Сожалею, — отвечает он, — но я не могу отдать вам этот документ, поскольку здесь говорится об увольнении моего сотрудника…— Хорошо, хорошо. Храните эту драгоценность. Может быть, английская полиция попросит его у вас через некоторое время…Я отдаю ему бумажку.— Мне хотелось бы узнать адрес Марты Обюртен.— У меня его нет…— Как так? Она не сообщает его в письме?— Нет, может быть, она забыла…— Ну тогда дайте мне ее прежний адрес.— Фиделити-роуд, четырнадцать. Я пишу адрес в наш фирменный полицейский блокнот с черной кожаной обложкой.— Очень хорошо. Извините, что побеспокоил вас, мистер Стендли.Вы заметили, как я стал выражаться? Когда я вернусь в Париж, мои кореша меня просто не поймут.Кстати, по поводу возвращения в Париж! Необходимо предупредить шефа, а то, чего доброго, он подумает, что я прописался у ростбифов, мне понравилось носить сутану и я принял духовный сан.Поклон мистеру Пилюле, и я на свежем воздухе. В трех шагах находится здание, где поверху написано: «Почта». Я вхожу и с большим трудом при помощи словаря прошу связать меня с Парижем.Мне приходится ждать около четверти часа. Но вот на другом конце провода я слышу вибрацию голоса моего шефа. Не то чтобы я всегда находил его мелодичным, но здесь, в этой дыре, он кажется приятной музыкой.— Алло, патрон?— А! Это вы, Сан-Антонио? Ну как дела?— Ну все, нашему приятелю повязали галстук.— Печально.— В таких мероприятиях нет ничего веселого, но все прошло пристойно.Я вкратце описываю ему экзекуцию. Я говорю о последних словах, которые произнес сын Ролле о своей невиновности. Я рассказываю о Марте, лаборантке аптеки, о ее трапезе с Ролле и о типе, бросившем ей послание.— И в довершение ко всему она исчезла. Вам не кажется это странным?Минута молчания. Если шеф заткнулся, это значит, что в его котелке кипит работа.— Кажется, — соглашается он.— Вы не думаете, шеф, что я мог бы немножко заняться этим? Я понимаю, что Эммануэль теперь лишь кусок холодного мяса, но тем не менее мне было бы очень приятно раскрыть всю правду.— Вы считаете, там есть что раскрывать? — спрашивает он. И я чеканю ему сухо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37