— Да, — говорит он тихим голосом, — мне недолго осталось…— Я не это имел в виду… Он опять трясет головой.— Нет, нет, мне нечего добавить. Я встаю напротив него, прижимаясь к стене. Кладу ему руку на плечо.— Мой патрон… — начинаю я. — Ты его знаешь? Он лыс, как грейпфрут, но у него есть всякие мыслишки…Эммануэль улыбается, вспоминая шефа, и кивает:— Я его знаю.— Он подумал, что, может быть, тебя будет что-то мучить в последнюю минуту.— Еще как! — соглашается он.Я не знаю, как заставить говорить этого симпатичного малого. Мои шутки не действуют, да они и не соответствуют ситуации.Мне нужно как-то переменить тему, но как? В том состоянии, в каком он сейчас, Эммануэль так и останется наедине со своими мыслями.Неразговорчив этот будущий повешенный, а?— Ну так что? — спрашиваю я.— Да ничего, — отвечает он. Я вновь принимаюсь:— Мой шеф… Он улыбается:— У вас мания величия.— В достаточной степени, — соглашаюсь я. — У полицейских это врожденное. Болезнь распространяется, как коклюш в школе. Так вот, возвращаясь к моему шефу. Он находит, что эта история не очень вразумительна…— Ну вот видите!Для приговоренного к смерти через повешение посредством петли на шее у него апломба даже чересчур.— Он считает, что это на тебя не похоже… Что ты не тот, кто способен бросить раненого на дороге, и не тот, кто может размозжить тыкву желающему преподать тебе урок гражданского долга…Эммануэль грустно улыбается.— Как не похоже на меня… — говорит он будто в бреду.— Нет. А теперь, увидев тебя, я близок к тому, чтобы думать, как шеф. Давай, малыш, развяжи язык, выложи душу! Ты обречен, и я очень сожалею, что не могу ничего сделать. Если бы это случилось во Франции, то обошлось бы без казни, но теперь поздно говорить… Возможно, у тебя были трудности… Возможно, ты действовал под чужим влиянием… Я не знаю… Короче, это заставляет думать, и мы думаем, что что-то здесь нечисто. Словом, я использую этот последний момент, чтобы спросить тебя, что именно…Эммануэль остается неподвижен. Его лицо еще более бледно, чем когда я вошел.В глазах застыло… я не знаю что.— Мне нечего сказать, — повторяет он, — нет, все так и было, как я говорил… Смешно, но я будто бы оплачиваю счет за то, что меня повесят…Мне ничего другого не остается, как пожелать ему спокойной смерти.Стучат в дверь. Брандон на пороге с охранниками и еще одним обстоятельным типом, похожим на директора этого пенитенциарного заведения.Директор входит в камеру и произносит короткую, но торжественную речь. Я понимаю, что в этом его сакраментальная роль, — разглагольствовать о том, что, дескать, правосудие сейчас свершится.Эммануэль смотрит на него спокойно. Этот парень потрясающе себя ведет, поверьте мне!Архангелы берут приговоренного в кольцо. Брандон делает мне знак следовать за кортежем. И мы опять начинаем тягостную прогулку по коридорам.Зал экзекуций находится в дальнем крыле здания. Стены голые, окрашены известью. Виселица без шика. Больше похожа на деревенские ворота. Это виселица для бедных. Под ней площадка с люком, сейчас закрытым. Палач неопределенного возраста с лицом бухгалтера и подслеповатыми глазами.Он одет в серо-черный костюм. Белая рубашка и черный галстук. Он выглядит так, будто на прошлой неделе похоронил тещу.Охранники ставят Эммануэля на люк, завязывают ему руки и ноги…В это время палач готовит веревку. Мое сердце колотится как паровой молот. Странно, я убивал людей охапками, но то было во время перестрелки, или во время действия, как говорят в театре. Здесь же приготовление к убийству, холодное и методичное, пронзает меня насквозь.Я смотрю на Ролле-младшего, и он смотрит на меня. В его глазах напряженная задумчивость.Директор снова подходит и выкрикивает заклятие, похожее на позывные Би-би-си.Эммануэль слушает его, не шелохнувшись. Затем отрицательно качает головой, и его глаза вновь устремляются на меня.Я больше так не выдержу. Ноги сами несут меня к виселице. Я сжимаю плечи Эммануэля и целую его по-братски в обе щеки.— Ты мужественный, — шепчу я ему, — ты настоящий человек, Ролле. Я им скажу, что ты ушел как настоящий победитель…Мои слова подбадривают его…И вдруг я не вижу больше его лица. Палач надернул на его голову черный колпак.Мерзкое ощущение: быть лицом к лицу с черным мешком и веревкой вокруг шеи.— Не падай духом! — говорю я. И тут я вижу движение губ под черной материей.— Я невиновен, — произносит глухой голос.Брандон, стоящий позади меня, делает мне знак отойти назад.Люк открывается, черная молния проскакивает вниз, и передо мной остается лишь слегка покачивающаяся натянутая веревка.Мне кажется, что все это приснилось…Я стою как вкопанный. Потрясение огромно…— Пошли, господин кюре, — говорит Брандон.Я повинуюсь.И снова мрачная процессия идет по коридорам. Звуки шагов гулко отдаются у меня в голове…Я иду с таким ощущением, будто меня ведут на убой, как скотину…— Кажется, эта казнь на вас сильно подействовала, — говорит мой английский коллега.— Да уж, весьма, — бормочу я. — Вы слышали, что он сказал, после того как ему надели мешок на голову?— Нет.— Что он невиновен! Брандон тихо качает головой.— Они все так говорят в этот момент. Будто надеются, что это последнее отрицание даст им отсрочку…Выйдя из тюрьмы, я чувствую себя немного получше.— Господин кюре, — обращается ко мне Брандон, — мне кажется, что вам необходимо немного выпить, чтобы прийти в себя.— С удовольствием…Он открывает дверцу своей квадратной машины и помогает мне сесть, после чего устраивается за рулем.— Пабы закрыты в это время… Поедемте лучше в мой клуб.Он управляет машиной в тумане, как рыба в водяном потоке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37