— Я хотел бы оставить это у вас на хранение, — объясняю я.Но тот знает французский не больше, чем Сан-Антонио — английский.Брандон служит нам переводчиком.— Что вы собираетесь делать? — спрашивает он меня.— Пока не решил, — отвечаю я. — Немножко порыскать…Он смотрит на меня, не зная, что сказать…А я вспоминаю сдавленный голос из-под черного мешка на голове… Этот голос исходил как из могилы. Это был голос сильного человека, которому вдруг захотелось в самый последний миг перед смертью сказать всему миру, что он невиновен.Да, Эммануэль Ролле был невиновен! Я могу поставить дюжину таблеток аспирина против случайно оказавшегося вакантным места президента республики, что он не убивал Харриса. В его камере с первого же взгляда я понял, что этот парень не преступник. Можете мне доверять: я узнаю невиновных, как маклер — нечистокровных скакунов.— Брандон, — говорю я, — я очень благодарен вам за вашу любезность, которая лишний раз подтверждает, что репутация Скотленд-ярда — не пустая болтовня. С вашего позволения…(Одновременно я думаю: «И без…»)— … С вашего позволения я покопаюсь еще в этом деле, просто хотя бы для того, чтобы представить своему шефу какие-то конкретные детали. Словом, французская версия драмы в некотором роде…Он, соглашаясь, кивает. И он не смотрит на меня саркастически. Если бы англичанин приехал к нам проводить подобное контррасследование, то с ним поступили бы иначе: его посчитали бы тупым педантом, обозвали бы нудной вонючкой и придурком, сующим нос не в свое дело… Но он, наоборот, соглашается. Он не оспаривает возможность, что мне удастся найти трюфели там, где он сам нашел только поганки.— Вы не могли бы дать мне адрес девушки, с которой он был в…— Нортхемптоне, — улыбаясь, подсказывает Брандон.— Да, именно… А также адрес ресторанчика и раненого велосипедиста…Он пишет данные на листке блокнота круглым и прямым типично английским почерком. Ниже записывает адрес Харриса, жертвы.— Я вам оставлю мой номер телефона, — говорит он, — если будет нужна помощь, можете позвонить.Мы выходим из клуба. Через плотный туман видно зарождение нового утра. Электрические фонари вяло мерцают над нашими головами.Брандон протягивает мне пятерню.— Я думаю, что вам надо сначала немного отдохнуть, — советует он с подчеркнутой вежливостью, — поезжайте в отель «Вуйч», скажете, что от меня. Он находится рядом со станцией «Элефант и Кастл».— Спасибо…Мы жмем друг другу руки, и я остаюсь один посреди молочной пелены.Это место, доложу я вам, точно последнее на всей земле, куда бы я хотел двинуть свои стопы в случае эмиграции из Франции. Терпеть не могу туманы. Мои легкие не выносят пар. Он обволакивает и нагоняет дикую тоску.Я переминаюсь с ноги на ногу, напрягаю в нерешительности башку: в какую сторону пойти?Следует ли мне по совету Брандона поехать в гостиницу и подрыхнуть под одеялом или, наоборот, выйти сразу на извилистую тропу войны?Быстро решаюсь на второй вариант действий. Спать я не хочу, а небольшая церемония, на которой только что довелось присутствовать, расщекотала мои нервы.Я бреду по пустынным улицам. Поток машин постепенно начинает увеличиваться. Вокруг все серое и мокрое, темное и враждебное… Я чувствую себя как Мальчик с Пальчик среди дремучего леса, где злые птицы склевали зернышки проса, которыми он пометил обратный путь…Вдруг я замечаю остановившееся такси.— Пардон, патрон, — говорю я.Худой водила с головой облысевшего кондора смотрит на меня, как на марсианина.До меня доходит, что я обращаюсь к бритишу на неизвестном ему языке.— Я не говорю по-французски, — бормочет он на французском языке с таким акцентом, будто только что вышел от стоматолога и ему забыли вынуть килограмм ваты изо рта.— А я, I not speak English, понял, ростбиф? — заявляю я.Это ему доставляет удовольствие. Он смеется, будто кряхтит, сидя на горшке.Я приставляю руку к тыкве, секунду соображаю и выдаю:— Я go Нортхемптон.Как говорит один мой приятель: «Я — полуглот».Шофер бросает в мою сторону фразу, значения которой я не понимаю, и подает мне знак садиться.Я бы удивился, если бы он довез меня до нужного города, но тем не менее он провезет меня хоть какую-то часть пути.Через десять минут он останавливает тачку рядом со зданием, которое своим видом напоминает скорее общественный туалет, чем вокзал.— Нортхемптон! — докладывает водила. Тут уж только кретин бы не понял! Я даю ему бумажку в один фунт, а он мне сдачу.— Мерси, — говорю я ему и рву на вокзал.К тому времени, когда я приезжаю в Нортхемптон, утро уже заканчивается. Тумана нет — очевидно, он навсегда прописался в районе Лондона.Вы, наверное, скажете, что я вру, но я вас уверяю, что в разрывах облаков проглядывает солнце… * * * Я замечаю полицейского в яйцевидной каске и спрашиваю, где находится отель «Коронованный лев». Он мне тут же показывает, поскольку это в двух шагах на крошечной площади, вымощенной очень ровными плитами.Город построен из красного кирпича, и, не знаю почему, я вспоминаю Тулузу.Я вхожу в дверь гостиницы. Две ступеньки ведут вниз. Элемент кокетливой и изысканной старины. Пахнет воском и каустической содой для чистки меди. Пахнет также пивом.Хозяин с пузцом и физиономией густосвекольного цвета сидит в глубине низкой приемной. Он ощипывает гуся.Он что-то говорит мне, очевидно приветствует, через облако пуха.— Вы говорите по-французски? — спрашиваю я.Он отрицательно трясет головой.Ну вот, приехали. Интересное будет расследование, если я не знаю местного языка.У меня, похоже, настолько очумелая рожа, что он вдруг понимает и начинает кричать куда-то в глубину заведения:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37