А пол, содрогающийся и стонущий под каблуками и подошвами не знающих устали ног?.. Он лишь чудом не провалился.
Всех удивили Халел и Зада — ну и танцоры, просто экстракласс! Буйные космы Халела вздыбились пуще прежнего, тело, обычно такое неуклюжее, до последней клеточки наполнилось веселой пружинистой силой. Как акробат в цирке, кружил и вертел он вокруг себя маленькую, упругую Заду. И было похоже, что они не повторяют заученные движения, а вдохновенно импровизируют страстный, подсказанный музыкой танец.
Оба забыли — о себе, о других, они танцевали, и танец этот напоминал игру возмужавшего, полного мощи льва и юной пантеры...
Что же до Едиге, то в студенческие годы он тоже не пренебрегал танцами, но с Халелом ему было не сравниться. Тем не менее, взбодренный застольным пиршеством, он предоставил своим ногам полную волю, подхватил Гульшат, и они закружились.
Наконец, когда все порядком запыхались, Кенжек сменил пластинку, и по комнате поплыл старый добрый вальс — танец, родившийся еще чуть ли не при феодализме, процветавший в эпоху развитого капитализма и благополучно здравствующий, даже как-то помолодевший ныне, при социалистическом строе. Однако для усталых танцоров он тоже оказался слишком стремителен, его вскоре сменило медлительно-томное танго.
Больше всех прочих танцев Едиге любил именно этот. Почему?.. Кто знает? Замечено, кстати, что танго предпочитают люди, которые или совершенно не умеют танцевать, или от природы одарены тонкими чувствами. Едиге можно было в какой-то мере причислить к первым, в какой-то — ко вторым. Ладони его осторожно легли на талию Гульшат, опустившей голову к его плечу, и они стали покачиваться на месте в такт мелодии. Едиге что-то шептал ей, но то ли из-за музыки, то ли из-за громко стучавшего сердца Гульшат не слышала его слов. Да и что было слышать?.. Что способен сказать девушке, держа ее в объятиях, молодой человек, полагающий, что он уже многое пережил и многое перевидел, но успевший прожить лишь какие-то два десятка лет, не испытавший и малой доли того, что предстоит ему впереди?.. Какими словами ответит ему девушка, едва освободившаяся от неусыпной родительской опеки, только-только достигшая рубежа восемнадцати лет? О чем она скажет, чем ответит — ему, своей первой любви?.. Какие бы у обоих ни возникали слова, смысл всегда одинаков. Он сказал, и она услышала... Или он промолчал, и она тоже... Все равно, это ничего не меняет. Главное в другом. Его ладони по-прежнему бережно сжимают ее талию, а руки девушки кольцом обхватили его шею. И раскачивается, застилает глаза голубой туман, голубое марево... Колышутся легкие совиные перья... Сколько длится это странное, сладкое чувство? Мгновение? Вечность? Если вечность, то вся она умещается в единый миг; если мгновение, то оно стоит вечности...
Танго... И снова — танго... В который уже раз? Третий, пятый?..
— Едите... — слышит он. — Едите, неловко получается перед Кенжеком.
— Почему?
— Посмотри, он все время сидит один...
— Пускай ищет себе девушку!
— Нельзя так, — сказала Гульшат.— Он твой товарищ... Некрасиво быть таким эгоистом.
— Вот новости! Выходит, это я обязан заботиться, чтобы он не был одиноким? — Едите наклонился, чтобы поцеловать ее в сочные, как спелый гранат, губы.
— Я не то хотела сказать... — Она отвернулась, он так и не сумел коснуться ее губ.
— Хорошо, пойдем...
Они подошли к загрустившему Кенжеку, который сидел, подперев подбородок, перед радиолой и с явно преувеличенным интересом наблюдал за вращавшейся на диске пластинкой. Красный кружок в ее центре, заполненный надписями, напоминал гимнаста, крутящего "солнце" на турнике, а сама пластинка, отливая глянцем, казалась неподвижной.
— Честь и слава героям, посвятившим свою жизнь общему благу! — провозгласил Едите.
Кенжек поднял голову, заулыбался. Едите раньше не замечал, как преображает улыбка его лицо: Кенжек сразу делался похож на застенчивого подростка...
— Ну и что? — спросил Едиге. И прижал к себе Гульшат, она и шелохнуться не могла.
— Все хорошо, — ответил Кенжек.
— Я спрашиваю, что ты думаешь об этой девушке? Отвечай честно.
Кенжек продолжал улыбаться, но в глазах у него появилось выражение растерянности, даже отчаяния. Он в смущении теребил свой чуб пытаясь подобрать слова.
— Так что же? Симпатичная она или нет? Красивая или безобразная?
— Она даже очень... симпатичная... — наконец выговорил Кенжек с запинкой. Его лицо, и без того красное от выпитого вина, сделалось багровым. — Нет! — поправился он тут же. — Не то!.. Она... Такие только в сказках бывают!..
— Ну вот, — усмехнулся польщенный Едиге, — мы тоже научились говорить комплименты. Теперь остается найти девушку, похожую на Гульшат...
— Это невозможно, — покачал головой Кенжек.
— А ты попробуй.
— Я попробую, — Кенжек тряхнул головой, отбрасывая со лба непослушные волосы, но упрямый чуб вновь упал на привычное место.
— А пока потанцуйте с Гульшат.
— Что ты, что ты, дружище... — Кенжек даже испугался. — Вы сами... Я...
— Не выйдет, — сказал Едите. Подхватив Кенжека под локоть, он заставил его подняться. — Мне тоже интересно посмотреть, как это выглядит со стороны.
Едите прервал танго и поставил снова что-то сумасшедшее.
Вначале танцевали Гульшат с Кенжеком и Зада с Хал ел ом.
Потом танцевали Гульшат с Халелом и Зада с Кенжеком.
Потом танцевали Гульшат с Задой и Кенжек с Халелом.
Потом все вновь поменялись местами.
Они всю комнату перевернули и поставили вверх дном.
Внизу, в вестибюле первого этажа, тоже шли танцы. И еще в пятнадцати или двадцати комнатах общежития — из ста пятидесяти — в этот час вовсю отплясывали парни и девушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71