— Сессию закончили?..
— Еще когда-а-а...
— Как сдала?
— Тройки, четверки... Куда уж нам, девушкам..; На большее мы не способны... Мысли у нас не те, кругозор убогий...
— А-а-а... Да-да... — Едиге вспомнил свои слова о современных девушках, — было, было, болтал он что-то такое... — Беру обратно.
-Что?
— Все, что в тот раз наговорил тебе.
— Теперь уже все равно, — сказала Гульшат. На этот раз она и в самом деле улыбнулась. Только улыбка получилась кривая — будто не улыбается, а насмехается. "Почему это — теперь все равно?" — чуть было не вырвалось у Едиге, но он сдержался.
— Сколько дней дали на каникулы?
— Неделю всего. Осталось . пять. Даже четыре... И на лекции снова...— "Сессия, значит, кончилась недавно", — про себя отметил Едиге, вспомнив ее "еще когда-а..." — В комнате нас трое сейчас, другие домой уехали. — Опустив глаза, она принялась чертить нос* ком туфли по полу, огорченная, видимо, тем, что не смогла тоже съездить домой.
— А ты что же?.. — У Едиге не нашлось других слов, он произнес первые попавшиеся. В голове был сумбур, он не думал, что говорит. Он тронул ее за подбородок, заглянул в глаза, такие знакомые, родные...— Ты осунулась.
— Как я могла уехать, если ты... — Она отвела глаза. Ему показалось, у нее сейчас хлынут слезы. — Если ты... — Она овладела собой и поправилась: — если я... Познакомилась с одним парнем...
— ...и влюбилась! — закончил Едиге, жестко усмехнувшись. Он отдернул руку от ее подбородка, отступил назад.
— Нет! — Она повернулась к нему лицом и теперь смотрела на него прямым, светлым от ярости взглядом. — Нет! Я никогда ни в кого не была влюблена. Никогда!..
— Ну-ну, — сказал Едиге. В горле у него пересохло, и язык ворочался с трудом. — Не была, так будешь.
— Буду!..
— Конечно. Все в твоих руках. — Впрочем, теперь, услышав ее признание ("Никогда..."), он ощутил внезапно явное облегчение. К нему вернулась прежняя уверенность, он снова ступал по твердой земле. — Да, — коротко рассмеялся он, — вот так это и бывает. Знакомимся, целуемся, говорим, что жить друг без друга не сможем, говорим, хотя где-то в душе ведь знаем, что это не совсем так и на самом-то деле сможем, сможем!.. Но говорим, так положено в игре, которую называют любовью, и лжем себе, лжем друг другу. Но игра есть игра, проходит неделя, месяц —и надоедает обманывать. А уже привычка, уже пустовато без этого. Как без карт — картежнику: жизнь не в жизнь... И тогда, закончив игру с одним, переходишь ко второму, к третьему... к пятому, к десятому... И пошло, пошло!
— Это правда, — подтвердила она с горьковатым смешком. — Нет любви на свете... — В ее голосе слышался упрек.
— Вот видишь, и ты согласна. Оттого, что теперь много умнее, чем три месяца назад... Я тогда тоже был дураком. И если с тех пор поумнел, так из-за тебя. Это ты меня умным сделала. Так что мы квиты, никто никому не должен, — ведь и я кое-чему тебя научил. Думаю — научил...
— Научил, — повторила она за ним.
— Только еще не всему научил, не хватило талантов... Пускай доучивает новый знакомый.
Гульшат вспыхнула, быстрым взглядом, как лезвием, полоснула по его лицу — и опять отвела глаза.
— Наверное, это судьба, — сказал Едиге. — Что ж, простимся, как в классической трагедии — обнимаясь и плача. — Он вновь приблизился к ней, осторожно коснулся щеки, провел по ней, погладил — похудевшую, бледноватую после экзаменов, с почти прозрачной кожей, покрытой нежным, как у одуванчика, пушком... И почувствовал — дальше не выдержит свою роль. Пропади она пропадом, эта роль! И все роли, все игры — пропади пропадом! Если сердце идет наперекор уму — к черту этот ум, его кислые сентенции и кривляния!.. Рука его поднялась выше, утонула в густых волосах. Гульшат не отстранилась. Он притянул ее к себе, склонился над нею. "Сейчас, — подумал он,.— сейчас я ее поцелую, и все вернется..." — Наверное, это судьба, — повторил он — уже иным тоном, в ином смысле. Но лучше бы он не произносил этих слов! Ни этих, ни других! Он и без того произнес их слишком много. Слишком, слишком... А они так бедны, когда пытаются выразить чувство... Скажите: "Это поет соловей" или: "Это шелестят листья" — и что же? Разве услышите вы пенье соловья? Или шепот листьев?.. Так и любовь —- она чуждается слов, не верит им. Она стыдлива и предпочитает молчанье. А если слова, то скорее даже глуповатые, ведь человек всегда немножко глупеет от любви. Глупеет — и болтает глупости, городит вздор, все, что взбредет на ум и подвернется на язык. Но при этом кажется, что говорит он умно и красиво... Так им кажется обоим — ему и ей... Только тогда немного слов не помешает — они хоть и не помогут им понять друг друга, но прибавят мелодии сердец новые ноты, новые звуки... Ах, эти глупые, эти лишенные смысла, эти самые умные в мире слова!.. Но наш герой не сумел их найти в нужную минуту. "Наверное, это судьба..." Это значило, что она — его звезда, единственная на многозвездном небе. Что она — это все, что есть для него в жизни, его надежда, его заветнейшее желание, сама жизнь... Но она не поняла его. V решила, что он смеется над нею. В который раз! — "Не смей!»" — сказала она и отбросила его руку. Виднсх и ей не хватило глупости, чтоб довериться сердцу. Ооа в тот миг — и он, и она — оказались слишком умны... И, как иной раз случается, должно было миновать долгое время, годы и годы, чтобы потом, соединенные с кем-то другим, с кем-то чужим по душе, соединенные навсегда, волоча по длинной тоскливой дороге в одной упряжке телегу жизни, навьюченную гремучим котлом, закопченной треногой и прочим семейным скарбом,— чтобы тогда, с поздним сожалением, вспомнить тот миг и вздохнуть: "Ах, какими же глупыми мы были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71