Еще издали она увидела у ворот Аврумова двора сбившихся в кучу людей, они махали руками, вытягивали шеи. Запыхавшись, Ана подбежала туда и стала пробираться вперед, чтобы взглянуть на покойника. Но тут она столкнулась с Ионом, он злобно прикрикнул на нее:
— А ты чего сюда суешься? Иль дома дела нет?
Ну-ка убирайся отсюда, чертова дурища!
Ана и не глянула на него. Она, как ящерка, юркнула в толпу и вмиг очутилась во дворе.
Ворота сарая были открыты настежь. Одноконная каруца с насохшей на колесах грязью стояла у стены с поднятыми вверх оглоблями. К другой стене была прислонена лестница, ее нижние концы упирались в дрожину каруцы, а верхушка глубоко зарылась в свежее пахучее сено, свисавшее из лаза сеновала, набитого до самых стропил. В петле, сделанной из конца старой оброти, привязанной к седьмой ступеньке, висел Аврум. Лицо у него было свекольно-красное, рыжая борода всклокочена, пряди волос прилипли ко лбу и вискам, блестевшим от пота, вылезшие из орбит глазa, обращенные во двор, казалось, сердито смотрели и на столпившихся в воротах людей, которые глазели, боясь подойти ближе. Губы у него искривились, прикушенный язык был в беловатых бороздках.
— Он еще не помер!.. Где Ривка!.. Давайте скорее перерезайте веревку! — закричал Трифон Тэтару, ломая руки, но не трогаясь с места.
— Да не кричи ты, чудак, он уже холодный! — раздались голоса.
В полукруге шагов на пять от Аврума было свободно. На земле, среди сенной трухи, соломы и птичьего помета лежала вверх дном шляпа удавленника с лоснящейся, засаленной подкладкой.
Ана стояла, дрожа, между оглоблями каруцы и не могла отвести глаз от Аврума. Она еще никогда не видела так близко мертвых. Ни страха, ни жалости не чувствовала она, а только острое желание прочесть на его лице тайну, останавливавшую ее самое... Ее удивляло, как это у него удержалась на макушке черная бархатная ермолка и то, что ноги у него довисали до земли и были согнуты, левой рукой он вцепился в лестницу, а правая была растопырена, точно он пытался ухватиться за что-то.
— Отойдите! А ну, посторонись! — заслышались вдруг голоса, и чья-то тяжелая рука отпихнула Ану, так что она отлетела чуть ли не в объятия удавленника.
— Да как же это никто не перерезал веревку? Не пес ведь он, прости господи! — воскликнул Херделя, с побелевшим лицом, пробираясь сквозь толпу.
Он подошел к лестнице, пощупал грудь Аврума и повелительно крикнул:
— Он теплый!.. Живо!.. Перерезай, Трифон!.. Держите его крепче, чтобы не сорвался!
Несколько мужиков, расхрабрившись, захлопотали, и уже через минуту Ана увидела закачавшийся, как часовой маятник, конец оброти.
Она не понимала, что там происходит, потому что за людьми не видно было мертвеца. Только позже она с удивлением увидела, что двое парней, наставляемые Херделей, поднимали и сгибали руки и ноги Аврума, словно хотели оживить его. И она с горечью подумала: «И чего зря мучают? Умер, так хоть отдохнет человек!»
Крестьяне шутили и посмеивались над стараниями учителя, а он через несколько времени огорченно сказал:
— Вы точно нехристи! Дали ему умереть прямо на глазах, нет чтобы сразу перерезать веревку!.. Он же только от страху умер, ведь ноги у него до земли доставали... Бедняга Аврум!
— Ну, если уж тебе суждено помереть, умрешь и нечаянной смертью, на то божья воля! — громко возгласил примарь Флоря Танку, самодовольно оглядывая окружающих, так будто был уверен, что он-то уж никогда не умрет, бог не попустит.
Все сгрудились теперь вокруг учителя, считая, что ему известно, из-за чего повесился Аврум. Покойника так и оставили под лестницей, он лежал вверх лицом, повернутый ногами к выходу, одно колено у него было согнуто, рубашка на груди расстегнута, застывшие глаза отрешенно смотрели в потолок. Джеордже Булбук, самый любопытный из всех, протискивался вперед и наступил на запачканный грязью ботинок удавленника; в испуге он перекрестился и, решив, что это дурная примета, выбежал на улицу.
Под конец Херделя должен был подробно рассказать все, что знал. Письмоводитель Штоссель подбил Аврума купить с ним на паях Господскую рощу, приписанную к Жидовице. Сделка представлялась выгодной, письмоводитель уверял, что нашел клиента, которому они сразу перепродадут контракт с большим барышом, так что им даже и не придется платить, они только подпишутся и получат разницу. Но после того, как был подписан контракт, Штоссель стал оттягивать дело. Клиент с барышом испарился. А срок, назначенный для уплаты за лес, приближался. С кем Аврум ни говорил об этом, все ему решительно заявляли, что сделка неудачная, весь лес не стоит и пятой доли условленной цены... Аврум был в ужасе, видя что ему придется распродать все и остаться ни с чем, чтобы уплатить. Две недели он страшно отчаивался. В субботу был в синагоге в Жидовице, и там все старики так ему и сказали, будто Штоссель умышленно разорил его.
Анрум пошел к письмоводителю и раскричался на не-го, а тот вытолкал его за дверь и крикнул ему вслед: "Ступай и вешайся, если ты такой дурак!» Вернулся Аврум домой прямо позеленелый. Херделя как раз пришел расплачиваться с долгами по счету за август. утешал его, говорил, что не надо терять надежду... Но понапрасну. Аврум заладил одно, что лучше уж поноситься, чем лишаться земли и всего состояния, нажитого с таким трудом, и рпять остаться голым, как тогда, когда он приехал в Припас. Херделя, конечно, и не думал, что он это всерьез говорит, советовал ему потерпеть, ведь неизвестно, что принесет завтрашний день. «Повешусь! Повешусь!» — твердил Аврум... Вот и сдержал слово.
— Когда придет твой смертный час, пойдешь на смерть, как на свадьбу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156