— Должен предупредить вас, ваше преподобие, что •государство не поощряет тех, кто противодействует патриотическим интересам.
— Если почитание своей исконной веры и честное исполнение священнического долга означают агитацию, господин инспектор, то я готов к любым последствиям! Но от своего долга, как я его усматриваю, не уклонюсь ни в коей случае! - заявил Белчуг с такой категоричностью, что Херделя весь сжался от восторга и ужаса.
— Хорошо... Отлично... Так и запишем... Вероятно, по этой причине здешняя школа нисколько не прогрессирует... Вполне вероятно!.. Превосходно!.. Я приму надлежащие меры, непременно, — отрывисто бормотал инспектор, сдержав гнев, чтобы не устраивать спектакля ученикам; потом вдруг повернулся к Херде-ле и продолжал:— Вы, должно быть, устали, да? Это видно, устали уже!.. Сколько лет вы служите?
— Тридцать два года, — пролепетал испуганный учитель.
— Да? Тридцать два... Ага, достаточно! Я вам советую прямо сейчас подавать на пенсию!.. Очень советую!.. У вас будет прекрасная пенсия, и вы сможете отдохнуть, а в отдыхе вы очень и очень нуждаетесь... Значит, вы мне пришлете прошение! С моей стороны будет оказано всяческое содействие в смысле скорейшего его рассмотрения!
Белчуг остался с Херделей на школьном дворе, когда уехал инспектор; они стояли с непокрытыми головами на жарком, веселом солнце. Осмелевшие голоса детей, натерпевшихся страху, мягко долетали сюда слитным гуденьем прилежных пчел. Оба молчали, задумчивые и смущенные. Потом вдруг их взгляды встретились, и каждый прочел на лице другого ту же тревогу.
— Плохо наше дело, Ион! Доняли нас, прямо пропадай ! — уныло и нерешительно проговорил Херделя.
— Даже и бога не щадят, нехристи!.. Хотят и душу нашу погубить, мало им того, что уста нам замкнули ! — сказал Белчуг с глубоким, сдержанным озлоблением.
Они снова замолчали. Опасность, казалось, вплотную подступала к ним, примиряя и смягчая их. Глаза их подобрели, встретясь, а сердца наполнились любовью, которая роднит воинов перед лицом врага.
— Мы и сами виноваты, Захария! — сказал священник извиняющим и извиняющимся голосом.
— Ошибка прощается, — добавил учитель.
Они пожали друг другу руки, как будто заключали договор.
7
Две недели спустя после экзамена Гиги, будучи в палисаднике перед домом, завидела приближавшуюся запыленную коляску, которая показалась ей знакомой. И уже когда она остановилась, Гиги с детской радостью завизжала:
— Лаура!.. Пинтя!.. Мама, Лаура приехала!..
Подлетев к коляске, она расцеловалась с Лаурой бесчисленное множество раз, и обе, смеясь и плача, наперебой защебетали:
— Вы даже телеграмму не дали, что приезжаете...
— Мы хотели сделать вам сюрприз...
— Ты пополнела, Лаура, дорогая... И как тебе идет!
— А ты все хорошеешь...
— Ну, хватит, хватит! — шутливо прикрикнул Пин-тя.— Иди и меня поцелуй!
Херделя вышел, как был, без пиджака и первого обнял Джеордже, а г-жа Херделя, стоя позади, растерявшись от волнения, со слезами и с улыбкой лепетала:
— О, вы мои дорогие... Они, верно, голодные, а у нас ничего не сготовлено... Если бы знать, я бы двух цыплят зарезала... Деточки вы мои!..
Пухлая няня степенно сошла с коляски, держа на руках Лаурину дочку. Напуганная громкими голосами, девочка принялась плакать. Лаура бросилась к ней.
— Дай мне ее, Илона!
Только она хотела взять, Гиги опередила ее и взяла ребенка. Но у нее на руках девочка еще сильнее расплакалась.
— Она тебя не знает, Гигица, поэтому и плачет,— с гордостью сказала Лаура. — Вот увидишь, как она нас узнает и смеется! Просто прелесть!..
— Дайте-ка мне ее, уж я-то знаю, как обращаться с детьми! — сказала г-жа Херделя, взяла маленькую Марию на руки и стала утешать ее: — Не плачь у ба-буни, не плачь, моя ненаглядная деточка, ты моя сладкая.
Девчушка и вправду успокоилась, ко всеобщему восторгу. Херделя, пользуясь моментом, пригласил всех в дом, скомандовав по-военному:
— Шагом... марш! В комнаты!.. Будет вам тараторить на улице!
Там опять начались слезы и тары-бары, затянувшиеся до глубокой ночи. Лаура рассказывала всякие чудеса про Пинтю, Пинтя про Лауру, и оба про свое сокровище; Херделя расписывал, как инспектор свирепствовал на экзаменах, но умолчал насчет разговора о пенсии; Гиги с матерью занимали Лауру местными новостями, самой важной из которых была помолвка Лукреции Драгу с учителем Опрей... Однако г-жа Херделя нашла время и для стряпни, принеся в жертву дорогим гостям трех крупных цыплят, и подала на обед такой знатный паприкаш, какого они не едали и в самой Бистрице.
Но после обеда поднялась целая буря, когда Джеордже вдруг объявил, что завтра же им всем надо ехать дальше, в Сынджеорз.
— Так нельзя! Вы должны побыть у нас хоть недельку ! — запротестовал Херделя, добавив потом с жаром: — Господи, да ведь хочется и немножко похвалиться перед здешними, какие вы у нас!
— На обратном пути, только на обратном пути! — сказал неумолимый Пинтя. — Сейчас не время! Нас уже неделю ждут все остальные в Сынджеорзе!
— Кто остальные?
Тут Лаура объяснила, что в Сынджеорз съехались Александру, брат Джеордже, который преподавателем в Румынии, в Джурджу, потом Гогу Ионеску, муж Еуджении...
— Еще Ионел, другой мой брат, счетовод, из Чер-новиц, — вставил Пинтя. — Нас столько братьев и сестер, что только один отец знает наизусть весь поминальник!.. Да, впрочем, он и вам называл их всех наперечет, если помните...
— Они сняли виллу Мара, и мы все вместе чудесно проведем там время, — продолжала Лаура.— Не забыть бы только дать телеграмму Титу, чтобы он тоже непременно приехал, я, правда, писала ему... но надо его известить, что мы уже едем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156