А на второй день пришло и от инспектора известие, что министр соизволил дать согласие на его уход на пенсию и благодарит за службу, которую он сослужил государству. Херделя с трепетом прочел это и возгордился министерскими благодарностями. Конечно, к вечеру уже вся Армадия знала, сколь скорбит правительство, лишившись такого усердного учителя, как Херделя, и все поражались этому редкому признанию заслуг. Зайдя в пивную «Гривица» выпить пива, Херделя встретил там Зэгряну, получившего назначение.
— Браво, преемник! — вскричал Херделя и показал ему письмо инспектора. — Желаю и вам через тридцать лет заполучить вот такую бумаженцию!
По поводу приятных новостей Херделя выпил вместе с Зэгряну несколько стаканов, он надеялся, что юноша, имея в кармане назначение, заведет речь о Гиги. Но Зэгряну помрачнел, все время вздыхал и не смотрел в глаза Херделе.
— Сдается мне, что ваш Зэгряну плутоват! — заявил Херделя домашним, рассказав, как тот отмалчивался.
— Ага, вот видите, я была права! —воскликнула Гиги, пытаясь принять победоносный вид, хотя сердце у самой дрожало, как овечий хвост.
4
Перед обедом, когда Гиги занималась своим бальным платьем, в котором собиралась идти на освящение церкви в Припасе, явился Зэгряну, принарядившийся, важный.
«Пришел просить моей руки», — подумала Гиги, стыдясь и пугаясь, не смея выговорить ни слова.
Зэгряну спросил г-жу Херделю, дома ли «уважаемый коллега», и, услышав то, что и заранее знал, взглянул на Гиги, покраснел, хотел сразу уйти, потом поцеловал ей руку и сказал:
— Я надеюсь, вы придете на освящение в Припас?
— Да... я как раз готовлюсь... — проговорила она.
— Тогда... тогда до скорого свиданья в Припасе ! — смущенно пролепетал Зэгряну и вылетел, не простясь с г-жой Херделей.
«Либо он хитрец, либо трусишка, — сказала себе г-жа Херделя, качая головой, но не сердилась, как прежде. — Только бы дал господь, чтобы все устроилось...»
Сразу после обеда Гиги пошла в лавку за ленточками к платью, без которых оно не имело никакого вида. Ей хотелось быть завтра самой неотразимой из всех девиц. «Может, это последний мой девичий бал», — меланхолично думала она. Когда она проходила мимо почты, кто-то постучал оттуда в окно. Это был Бэлан, он поманил ее.
— Вам письма!... И одно даже из Бухареста! - сказал Бэлан, и его потное круглое лицо добродушно заулыбалось.— Они недавно получены... Я как раз думал, как вам переправить их поскорее, знаю, что вы ждете... Вот, пожалуйста, барышня, вы уж меня простите, что я вернул вас с дороги!
— От Титу! — вскричала Гиги, хватая письма, и не помня себя ринулась на улицу.
Она забыла про ленточки и помчалась прямо домой, волнуясь от радости, вертя в руке письмо Титу, но все же не распечатывая его.
— Титу! Письмо! — возбужденно крикнула она.
— Наконец-то! Слава те господи! У меня камень с души свалился! — сказал Херделя, надевая очки, как всегда, когда читал что-нибудь важное. — Ну, посмотрим, что пишет наш бухарестец!
И он стал читать:
— «Милые вы мои, только две недели, как я в Румынии, а мне кажется, что я тут целую вечность. Новая жизнь открылась передо мной. И кто может сказать, будет ли она лучше или хуже прежней? Пока что я всем ошеломлен и чувствую себя таким маленьким, что постоянно испытываю страх, как бы меня не поглотил кипучий водоворот, в который я попал. Истинную радость я обретаю, только когда обращаюсь мыслями к дому, к вам, самым дорогим для меня в этом огромном и чужом мире...»
— Бедняжечка! — пробормотала г-жа Херделя, поджимая губы и прослезясь.
— «О том, что было в Сибиу и чем я там занимался, вы, вероятно, уже прочли в газетах. Я тоже должен был написать что-то для «Трибуны Бистрицы», но разве мне до того было, когда меня снедали заботы, как перебраться через границу?»
— А надо было написать, пускай бы здешние господа видели! — заметил Херделя, взглядывая поверх очков на жену, как бы спрашивая ее мнение.
- Бедняжечка! — прошептала г-жа Херделя.
— «Потому что не легко было проехать без паспорта, и если бы не Вирджил Пинтя, не знаю даже, как бы я попал в Бухарест. Вы не представляете, какой хороший человек Вирджил! Милый, обязательный, энергичный — просто клад. Лаура может гордиться таким деверем...»
— По-моему, другое письмо как раз от Лауры,— сказала Гиги.
— Ладно, после увидим, молчите! — цыкнул Херделя.
-- «Вирджил оказался для меня сущим спасением. Когда я увидел, сколько всяких трудностей и опасностей предстоит одолеть, то готов был отказаться от всех попыток. Да я успел и полюбить Сибиу и уже думал остаться там. Но Вирджил и слышать не хотел об этом. Что это застревать на полдороге?.. Мы вместе пошли к полицмейстеру, он категорически отказал. Такой же ответ я получил и от начальника пограничной полиции... И только примарь, старый симпатичный саксонец, приятель Вирджила, смилостивился надо мной после того, как Вирджил сказал ему, что я журналист, хочу воспользоваться случаем, посмотреть Бухарест и другие города... Я даже перекрестился, когда наконец пропуск был у меня в кармане...
До Турну-Рошу меня провожал Вирджил Пинтя. Никогда я не испытывал такого волнения, как в те полчаса, что мы прогуливались по вокзальной площади, — мне казалось, что и гравий плачет у нас под ногами. Сердце у меня ныло, и я повторял про себя, что, верно, никогда больше не увижу родной Трансильва-нии, которая для меня так мила, милее всего на свете. Потом загудел гудок, протяжно, печально, надрывая мне душу. Мы обнялись с Вирджилом и оба заплакали...»
— Бедный ты мой сиротиночка! — прошептала г-жа Херделя, утирая нос.
— Потом и не помню, как я очутился в Кый-нени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156