— Оборону совершенствовать постоянно,— настаивает он и под конец сокрушается:—До весны, видно, будем стоять на одном месте.
Мирошниченко слушает выступающих с какой-то особой заинтересованностью. «Выходит, умеем мы анализировать свои практические дела — удачи и просчеты. А это — немаловажно»,— отмечает про себя. Ему кажется, что стены землянки вдруг раздвинулись, вокруг стало светлее и дышится легче.
— Разговорились мы сегодня,—улыбается Заседателей.— Но собраний давно не проводили и потому соскучились...
Высказаться успевают почти все. О многом говорили и долго. А решение — короче не придумаешь; в трех пунктах по одной строке: с позиции не сходить, драться до последнего патрона, в плен не сдаваться.
Собрание закрыто, но люди не спешат расходиться. Старшина Пугин смотрит на разведчика, подталкивает под локоть:
— Согрелся, Цезарь? А то просил горячего чая... Мирошниченко хочет что-то сказать, но от пережитого волнения, что ли, лишь хлопает себя по коленке, машет рукой.
— Заряда этого хватит надолго,— наконец произносит он.— Здесь мы не будем сидеть сложа руки.
РЕЙДЫ ВО ВРАЖЕСКИЙ ТЫЛ
Оборона с каждым днем приобретает все более активный характер. Все чаще вступает в схватки с врагом отдельный истребительный батальон дивизии, сформированный в конце сентября для поиска и уничтожения диверсионных групп, которые противник упорно и настойчиво засылает в наш тыл. Теперь батальон совершает очередной рейд, но... по тылам врага. Еще в прошлую ночь капитан Пунтус повел людей в Петровское.
Вокруг деревьев с растопыренными голыми ветвями кружат в воздухе снежинки. Не поймешь, что за хоровод они водят. Одни летят вправо, другие'— влево, Падают вниз, потом резко вздымают вверх. Пунтус готов часами любоваться этой неброской картиной, знаменующей приход зимы, но мысли его невольно перестраиваются на предстоящий разговор с комдивом.
— Без фокусов не можете? — Меркулов встречает Пунтуса на пороге. Голос у него недовольный. В такт словам на носу прыгают очки в золотой оправе, за толстыми стеклами взгляда не разглядеть: — Если каждый комбат самовольно будет такие «рейды» устраивать, что получится?
— Каждый не сумеет. Дело это деликатное,— улыбается Пунтус, не понимая, за что его распекает комдив.
— Кончится все тем, что с вас голову снесут, капитан...
— Раньше противник, обезглавит, а уж своим стараться не придется,— начинает накаляться Пунтус. Теперь ему становится понятным отношение штабных работников: настороженные взгляды, скупые рукопожатия, идущие вразрез с его настроением. Он-то считал ночной
бой. делом, прошлым, а, оказывается, в штабе иного мнения. Но сочувствий Пунтус не терпит и принимать их не хочет. И все же объяснения давать надо, как и предполагал.
— Товарищ полковник, мы выполняли приказ: стремиться к активным действиям, не давать врагу покоя ни, днем, ни ночью...
— Таков приказ командарма, и я его не отменяю. Подобной тактики здесь, на Донце, мы будем придерживаться и впредь. Но это вовсе не означает, что можно переходить к партизанщине!
Пунтус ждет, пока Меркулов израсходует запас упреков, уготованных ему, командиру батальона, а сам вспоминает, как загорелись у него вчера щеки от неожиданно пришедшей в голову дерзкой мысли. ...Заметив военкома, подзывает его. Батальонный комиссар Начкебия ступает мелкими, но частыми шагами, точно собирается танцевать лезгинку.
— Нас вызывают в штаб? — его серо-голубые глаза смотрят вопросительно.
— Нет. Пойдем без вызова, сами. По дороге и поговорим... Хочу предложить ночной рейд в Петровское...
— Зачем идти в штаб? Разве сами не справимся?— военком батальона сразу загорается идеей.
— Сочтут за самоволие,— урезонивает Пунтус.
— Кто осудит победителей? — Начкебия уже не сомневался, что успех будет способствовать батальону.— Доложим, Адам Викторович, когда вернемся с рейда.
Но Пунтус охлаждает пылкого военкома:
— Согласуем в штабе. Это обязательно!
Но комдив, как и начальник штаба, находились в частях. Не объяснять же замысел писарям и телефонистам.
С наступлением темноты батальон выступил. По сухому, рассыпчатому снегу идти довольно легко. Впереди шагает Пунтус, замыкает колонну Начкебия.
Всходит по-зимнему высокая луна. На снегу появляются голубые тени деревьев, закоченевших густым частоколом вдоль дороги.
Движутся осторожно, наконец, впереди зачернело село. Комбат Пунтус направляет один взвод в обход
его справа, второй должен зайти слева — с ним Начкебия. Капитан с ротой неслышно устремляется в центр по дороге.
Нехитрый маневр удался. Немцы почуяли беду лишь тогда, когда запылали дома на западной окраине села... Было уничтожено не менее восьмидесяти гитлеровцев. Потери батальона: один убитый, двое — раненых. Из боя вышли организованно...
Выслушав доклад комбата, Меркулов подобрел. «Смелый командир, вот только горяч не в меру. Выходит, он не только не раскаивается в происшедшем, но и готов отстаивать свою точку зрения...»
— Что же будем делать? — Меркулов останавливается посреди комнаты, в упор смотрит на Пунтуса. Тот, вытянувшись в струнку, виновато хмурится.
Неожиданно входит Балакирев. — Правда, молодцы? — военком дивизии настроен снисходительно, скупая улыбка собирает на лице мелкие морщины.
— Подбираю меру наказания,— голос Меркулова все еще строгий.
— Легендарными становятся оба — и Пунтус, и Начкебия. Рассказывают о них: бомба летит — глаза вверх не подымут, пули свистят — не присядут...
— Никчемное гусарство,— снова ополчается командир дивизии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93