Снаряды подносит, становится заряжающим. Он первым в расчете награду получил — на Дону, в феврале этого года. Увидел спускающегося на парашюте летчика и вместе с командиром отделения тяги Халилом Ганиевым, тоже родом из-под Ташкента, поспешил к месту приземления. Летчик отстреливался, но был пленен и на допросе дал ценные сведения. С тех пор Бердикуль часто оказывается на огневой, если орудия на закрытой позиции. Сегодня пушки на прямой наводке, но своим приходом он не демаскирует позицию, еще рано, вокруг только начинает сереть.
— Слышите гул? — спрашивает Касимов, поливая воду на руки Хаджиева.
Карташев встревоженно смотрит в сторону деревни.
— В этакую рань немцы давно в атаку не ходили...— сомневается и Елистратов,
—Завтракать будем? — Касимов торопит Картащева; тот умывается последним.-— Пойду на кухню.
Хаджиев предупрежден, с вечера: противник попытается вернуть утраченные позиции. Вчера наша пехота перешагнула противотанковый ров и вплотную подошла к Октоберфельду (Веселое). Конечно, следует ждать контратаки. Потому-то пушки первого дивизиона и выдвинуты на прямую наводку. А пока Хаджиев предлагает сходить на кухню Карташеву: он проворнее Касимова, успеет вернуться до рассвета.
Но позавтракать им не удается. Неожиданно под напором значительных сил противника стрелковая рота, которую сопровождают два орудия второй батареи артполка, пятится назад. Какой-то незнакомый сержант, размахивая автоматом, измученный, перепачканный грязью, останавливается перед Хаджиевым. Покачивается. Лицо отрешенное. Минуту молчит, потом ни с того, ни с сего кричит:
— Ты что, не слышишь?! Или вы не русские?
Хаджиев сначала не понимает, к кому относится этот вопрос-упрек. Затем рассеивает его сомнения:
— Откуда ты взял? Это — чуваш, Кашкарбаев— казах, тот— русский, а мы с Касимовым — узбеки...
Сержант оторопело трет лоб, глаза приобретают осмысленность.
— Помогите, ребята, без вас не подняться в атаку,— просит он.— К немцу с Тамани силы свежие подошли...
— Это другой разговор,— без обиды говорит Карташев.— А то нашел время родословную выяснять. Все мы тут — земляки...
Разговоры смолкают, как по команде.
— Танки!— предупреждает Хаджиев.
Прежде это слово хлестало по нервам, а ныне все ведут себя спокойно и уверенно. Разве что в глазах у людей появляются гневные блестки, а на скулах под кожей перекатываются желваки. Гвардии старший сержант Хаджиев порывисто сбрасывает с плеча плащ-накидку, идет к панораме. Кашкарбаев вовсе не собирается уступать ему место. «Сам управлюсь» — возражает он всем своим видом.
Хаджиев не настаивает. «У Ташбулата хватит выдержки дождаться, пока чудовище подставит борт»,— думает он ;о своем наводчике. А тот проворно, крутит маховик поворотного механизма, все плотнее приближает лицо к окуляру панорамы. И, наконец, нажимает на спуск. Почти в тот же миг пушка вздрагивает. Ели-стратов досылает очередной снаряд. А Карташев уже готов передать следующий. Бердикуль Касимов подтаскивает ближе ящик, протирает ветошью бронебойные. Хаджиев видит, как спокойно управляются номера расчета, и понимает, что это не только хладнокровие,— это и опыт, накопленный нечеловеческим трудом на дорогах войны.
Из раздумий его выводит голос Кашкарбаева:
— Теперь осколочными....
— Давай, аксакал! Карташев удивляется:
— Какой же он аксакал, если без бороды?
— Будет тебе борода,— уверяет командир орудия. Танк будто уперся в невидимую, преграду и замер.
Тут же начинает дымить.
— Прикончили, товарищ гвардии старший сержант.— Кашкарбаев распрямляет уставшую спину, поводит угловатыми плечами. Длинные руки его дрожат, голубые жилки на висках, кажется, вот-вот выпрыгнут наружу.
— Теперь бы кружку шубата.
— А пушка-то без царапины,— спокойно отмечает Карташев.
— Отбой! — командует Хаджиев и, обращаясь к Касимову, уточняет:
— Давай лошадей, будем сниматься.
Касимов бежит в тыл, а Елистратов с Карташевым начинают складывать снаряды в ящик. Тут только замечают, что накрапывает дождик.
— Хоть бы предупредил о себе,— ворчит Елистратов.
Ему никто не отвечает. Собственно, чего же ждать в середине октября, если не дождя. Того и гляди, скоро морозы ударят.
Длительные, мучительно трудные бои завершаются прорывом мощного оборонительного рубежа на Мо
лочной. Разбитые части противника начинают пятиться к Днепру.
Торопится куда-то - осень. Ветер сносит с деревьев листья и устилает ими дороги. По ним теперь идут наши наступающие войска. Спешат, чтобы до зимы завершить освобождение Северной Таврии.
БЫСТРИНА
— Еникеев? Вернулись? — радуется Тымчик, узнав по телефону голос Галея Сафиуловича.
— У нас в Башкирии говорят: твой дом там, где твои друзья.
— Ну, что ж, майор, направляйтесь в свой полк.
— А я и звоню с капэ.
— Значит, сегодня на марше увидимся.
Это «сегодня» тянется почти до утра. Переход по расстоянию не превышает пяти-шести километров, а отнимает у 264-го гвардейского стрелкового полка всю ночь. Дорога задушена песками. Сапоги утопают в них чуть ли не до половины. Машины, пушки и повозки, при-. ходится буквально выносить на руках. Об этом Галей Сафиулович докладывает комдиву.
— С коня соскочил, как молодой,— Тымчик протягивает руку Еникееву, пытливо смотрит в глаза. Из-под фуражки у того выглядывает марлевая повязка, лицо — бледное. «Не поладил с врачами, вот и прибыл в свою дивизию»,— мелькает догадка.
Обходятся они без формальностей. Ни тени подобострастия, ни намека на старшинство.
— Наш фронт Четвертым Украинским называется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93