Кстати, я поймал себя на мысли, что бородавка, в другое время непременно бы вызвавшая у меня рвотные позывы, сейчас, в контексте ожидания чего-то значительно более страшного, нежели обычное лицезрение мерзкого кожного образования мерзкого существа, казалась мне вполне обычным, едва ли приятным для глаза предметом.
- Н-нет... Просто я боюсь.
- И зря. Все проходят через это, - равнодушно бросила старуха и, прекратив меня разглядывать, принялась за работу. Она ловко выудила из ведра тряпку, отжала ее неожиданно мощными движениями, и не менее ловко намотала ее на щетку.
- Через что - это, - решился спросить я, наблюдая, как сноровисто старуха елозит тряпкой по паркету.
- Известно через что, - не оборачиваясь, бросила через плечо старуха. - Выебут тебя в жопу, всего и делов. Не ты первый, не ты последний. Переживешь.
Меня бросило в дрожь. И еще я внезапно подумал, что бородавка на ее носу все же, пожалуй, противная. Потерявшая ко мне интерес старуха потихоньку подбиралась к красному пятну. Я заметил, что по мере приближения к нему, движения старухи становились все более замедленными - она явно оттягивала момент соприкосновения тряпки с непонятным объектом.
- Это кровь? - спросил я хрипло, чувствуя, что готов закричать от ужаса, и зная, что не смогу это сделать, потому что у меня пересохло в глотке. Спросил неожиданно для себя, потому что не хотел знать ответа, и вообще, собирался спросить что-то другое.
- Кровь, кровь, чего еще, - буркнула старуха.
- А там, в середине, дерьмо?
Тряпка старухи остановилась в сантиметре от обсуждаемого объекта. Она выпрямилась и повернулась ко мне.
- Дерьмо, дерьмо, чего еще, - все так же ворчливо подтвердила она.
Мне показалось, что ворчливость эта в изрядной мере напускная, что старуха рада этой оттяжке времени, вызванной моими вопросами. Кажется, ей не хотелось связываться с кровяным пятном, украшенным, как я и предполагал, дерьмом, возвышавшимся в центре, подобно украшающей торт розочке.
- А... откуда оно?
- Оттуда, - просто ответила старуха. - Откуда и у тебя повалится, когда тебе жопу порвут.
Я не закричал только потому, что у меня перехватило дыхание.
- А вы... вы не могли бы меня развязать? - решился пролепетать я робко, наперед зная ответ. Естественно, никто меня не развяжет и не отпустит, по крайней мере, до окончания обряда, если к тому времени я еще буду жив. Но и не задать этот пустой вопрос я просто не имел права. Иначе, потом, когда я уже сам изойду дерьмом, как мой неизвестный предшественник, что скажу тогда я себе, чем оправдаю свое бездействие...
Дальнейшее оказалось столь же неожиданным, сколь и невероятным.
Старуха опять повернулась ко мне и спросила:
- А Магистр разрешил?
Хотя произнесено это было все тем же будничным тоном, каковой, вероятно, имел здесь устойчивое хождение, то, что Магистр было произнесено именно так, с большой буквы, я все же разобрал при всей своей нынешней нервической расшатанности и преобладании дум совершенно о другом.
- Это такой волосатый гомосек с огромным болтом и плеткой? - все же автоматически спросил я и тут же зачастил, стремясь исправить свою, такую дурацкую, могущую привести к трагедии, ошибку: - Я имел в виду, это великий человек в черной маске?
- Он, он... - Кажется, старуха умела только ворчать. Она приблизилась и завозилась возле моих запястий. Что-то щелкнуло и мои руки оказались свободными. Все произошло как-то очень запросто, буднично - кажется, без этого определения здесь было не обойтись. Здесь все говорилось и делалось буднично, словно иначе было никак нельзя, словно пафосу здесь не было места. Старуха с кряхтением нагнулась и через секунду щелкнули застежки ремней, удерживающих мои ноги.
- И... и я могу идти? - не веря в происходящее, спросил я. И, вскочив, принялся растирать запястья, глядя на уже потерявшую ко мне интерес старуху.
Старая карга отмахнулась, не отвечая и не глядя; ее внимание было опять поглощено той самой лужицей. Кажется, она прикидывала, как бы половчее к ней подступиться.
Поколебавшись, я осторожно вышел из зала. Искать одежду мне и в голову не пришло. На виду ее не было, да и все равно, это было лишь преступной тратой времени. Коридор оказался пустынным. Длинный, тоже белый, с дверьми по бокам, некоторые из которых были открыты. Откуда-то раздавались стоны, но стоны весьма специфического свойства, и стонами боли явно не являлись. Преодолевая пространство бесшумно, на цыпочках, в чем мне помогала мягкая безворсовая дорожка красного цвета, я поравнялся с одной из раскрытых дверей. Наверное, мне следовало уверенно, не сбавляя шага, пройти мимо, но верх одержало любопытство, тем более что трудно выказывать уверенность, когда ты абсолютно голый. Я повернул голову и мой взгляд сразу обнаружил источник стонов.
В средних размеров комнате с обилием мягкой мебели и ковров, торцом ко входу стояла большая двуспальная кровать, пружины которой скрипели с размеренностью хорошо отлаженного механизма.
На меня уставились две пары глаз примерно двадцатипятилетних ребят. Один, стоявший на четвереньках, субтильного телосложения, с художественно растрепанной прической «а-ля певец Зверев», раскачивался под напором пристроившегося сзади лысоголового молодчика с крепкими мышцами и зверским выражением лица. Стонали оба. Стон одного имел жалобно-сладострастный оттенок, в стоне второго преобладали четко выраженные нотки звериного рычания. Кому какой голос принадлежал, я определить не смог - все же мой слух не являлся абсолютным.
- Иди к нам, - сказал пидор, цинично дербанивший другану очко. И цинично мне подмигнул.
Тот, которому друган цинично дербанил очко, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39