выглянуть в это окно и убедиться, что мир по-прежнему таков, каким мы его оставили. Выведя из строя оба лифта, The First тоже подошел поближе. Девушка, придя в ужас при виде молодчика с лицом, разукрашенным, как альпийский луг, пятясь, пряталась за все, что попадалось ей на пути.
– Не бойся, мы не собираемся причинить тебе вред, – сказал ей The First, стараясь, впрочем безуспешно, убедить девицу отложить свой скрепкосшиватель. Гораздо более эффективным оказалось обращение Дюймовочки: «Да успокойся ты, мы друзья». Учитывая сложившиеся обстоятельства, фраза была нелепой, но уже одно то, что ее произнесла женщина, и само присутствие женщины в компании двух типчиков, выглядевших, как хотели бы выглядеть многие Ангелы Ада, внушало секретарше больше уверенности.
– Не беспокойся, – повторила Дюймовочка, – мы только хотим бежать. Нас преследуют.
The First подошел к окну, и я последовал за ним, пока не уткнулся носом в стекло. Внутренний дворик был еле различим, и на узкой полоске неба – праздничного неба в Иоаннову ночь – ярко вспыхнула пущенная в воздух ракета. Верещание сирены вдруг оборвалось, и мы услышали тяжелый топот шагов со стороны лифтов.
– Всем укрыться! – крикнул The First, никак не поясняя свои слова.
Никто никогда не отдавал мне подобных приказов, но в контексте вселенной, в которую мы угодили, я понял, что речь не о том, чтобы укрыться от летнего дождичка, а чтобы соорудить между нами и остальным миром какую-нибудь преграду от пуль. Я подумал, правильно ли истолковала его слова Дюймовочка или она станет искать непромокаемый плащ. Я попытался выяснить это, но в первый момент нигде ее не заметил. Только потом я увидел, что она крадется на четвереньках под стойкой, следуя за секретаршей, и что обе собираются скрыться за двойной дверью, по всему смахивавшей на вход в кабинет. Учитывая передвижение девушек, я решил, следуя примеру своего Неподражаемого Врата, спрятаться за диваном. Послужит ли диван достаточной преградой для пули? – задался я риторическим вопросом. Это был диван типа «честертон» с обивкой трудноопределимого оттенка, хотя не думаю, что оттенок обивки мог быть напрямую связан с эффективностью дивана как укрытия. Между тем The First, по всей видимости, думал в несколько ином направлении.
– Ни с места, мы вооружены! – крикнул он, снова хватаясь за пистолет, но уже не как за молоток для разбивания пультов, а по-боевому.
Чтобы подкрепить угрозу, он выстрелил в потолок. Выстрел прозвучал хлопком детского пистолета – ничего похожего на петарды праздника, начинавшегося за окном, – но полагаю, что кусок лепнины, упавший с потолка и разбившийся вдребезги, послужил достаточной рекомендацией.
– Разве ты сам не приказал нам спрятать пистолеты? – спросил я. С моим братом никогда не знаешь, чего ждать.
– Только не сейчас, идиот.
– Слушай, ты, дерьмо на палочке…
– Заткнись хоть на минутку, я пытаюсь предотвратить вооруженное нападение.
– Можешь не стараться, ты и так по природе достаточно отвратителен.
На всякий случай я пошарил в карманах, пока не наткнулся на пистолет, и вытащил его вместе с кучей десятитысячных банкнот, рассыпавшихся по полу. Если бы за мной оставили выбор оружия, то я предпочел бы сражаться с помощью фарфоровых болонок, но мне не хотелось, чтобы, когда начнется перестрелка, меня уложили с пистолетом в кармане. Я вспомнил основное предостережение: держать дуло направленным вперед – и попытался представить, что сделал бы в подобном случае Джон Уэйн. Но едва я успел выпалить, как нас оглушил громовой голос, раздавшийся откуда-то из вестибюля, рядом с лифтами. Было похоже, как будто включили машину для предвыборной пропаганды. Говорили в мегафон.
– Сдайте оружие. Повторяю, сдайте оружие и выходите с поднятыми руками, или мы приступим к применению газа.
По моему мнению, человека, который не только применяет газ, но хотя бы угрожает приступить к его применению, надо воспринимать вполне всерьез. Не знаю, каким именно типом газа нам угрожали, но уверен, что очень ядовитым.
– Что будем делать? У меня от газов синусит, я не переношу даже сосновых освежителей воздуха.
– А что еще делать? Сдаваться.
Так-то лучше, по крайней мере, люди из «Гринпис» нас бы одобрили. К счастью, The First занялся также формальностями, связанными с перемирием: для меня протоколы хуже смерти. Он попросил у меня пистолет и, держа в руках оба, крикнул, что ладно, мы согласны, сдаемся и вот оружие. Он швырнул пистолеты по полу под диваном и поднял руки над спинкой, толкнув меня локтем, чтобы я следовал его примеру. Мне было несколько труднее подняться, так как онемевшее колено затрудняло движения, но в конце концов мне это удалось.
– Где женщина? Повторяю: где женщина? – снова раздалось через мегафон.
– Внутри, – ответил я, – она тоже сдается. А если кто станет ее лапать, набью морду, так что полегче. Дюй-мо-воч-ка, ты меня слышишь?
– Да-а-а. Что мне делать?…
– Хосефина, выбрось пистолет по полу и выходи из комнаты с поднятыми руками, – вмешался мой Неподражаемый Брат.
По-видимому, типу с мегафоном не понравилось, что мы перехватываем инициативу.
– Соблюдайте молчание и держите руки поднятыми. Повторяю: соблюдайте молчание. Приказы здесь отдаем мы.
Как только тип замолк, Дюймовочка высунулась с поднятыми руками и перепуганным лицом. Вслед за ней показалась девушка со скрепкосшивателем.
– Мне тоже сдаваться? – спросила она, обращаясь не совсем понятно к кому – ко мне или к The First.
– Да, веди себя тихо, и ничего не случится.
– Отставить разговоры. Повторяю: отставить разговоры, – произнес тип с мегафоном, которому все больше докучало, что никто его ни во что не ставит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115