– Ну что, теперь по глотку марочного шампанского и по чашечке кофе, договорились?
Дюймовочка снова заулыбалась.
– Нет, погоди… Сначала изобрази Пилота Гав-Гав. Дав слово, держись.
Чтобы доставить ей удовольствие, я наскоро скорчил физиономию Пилота Гав-Гав и подозвал официанта. Под конец ужина мы оба сникли, да иначе и быть не могло: мы томно потягивали шампанское, болтали о том о сем, но было ясно, что необходима смена декораций. Я спросил счет – восемь тысяч с чем-то, значительно меньше, чем я ожидал, – и мы попытались выйти. Я говорю «попытались», потому что, пока мы ужинали, в зал вошла еще одна пара и села за столик – так, что я, в отличие от Дюймовочки, мог их видеть, она же заметила их, только когда мы встали, чтобы идти.
– Тони, Хисела! Вот здорово, тыщу лет не виделись!
Вот паскудство. Когда Дюймовочка встречает кого-нибудь в ресторане, считай, что все накрылось. Она всегда тыщу лет их не видела и всегда старается оказаться в курсе самых последних событий. Вот они узнали друг друга, и парочка – лет за тридцать, похожая на бездетную семью, которая еще выбирается в ресторан посреди недели, – приветствует приближающуюся Дюймовочку, демонстрируя пышный набор исполненных энтузиазма жестов. Я сразу учуял, что посиделки теперь затянутся надолго, и решил прибегнуть к обходному маневру.
– Эй, крошка, я сейчас описаюсь. Сбегаю-ка я в туалет, пока ты здороваешься со своими друзьями, а потом подожду в машине, ладно?
Она согласилась и, не обращая на меня ни малейшего внимания, направилась к столику, за которым расположилась парочка, в радостно-возбужденном состоянии.
Я не пошел в туалет, потому что вовсе не собирался описаться, а просто вышел во двор. Было жарко. Последние весенние вечера. Мы были достаточно далеко от Барселоны, чтобы видеть звезды. Звезды и запах дыма всегда предрасполагают к буколическому, воздыхательному настрою. Я подошел к Черной Бестии, щелк – забрался внутрь, открыл окно и растворился в треске сверчков и дремотном состоянии, охватывающем человека после ужина.
Брат Бермехо
Возможно, внутренние пропорции Бестии безупречны для гонок по автостраде, однако довольно трудно нормально уснуть на сиденье, которое заставляет тебя скрючиваться в позе пилота. Но даже так, обливаясь потом, я погрузился в промежуточное между сном и явью состояние, стараясь выстроить пиликанье сверчков на размер четыре четверти, который распадался, как только чьи-либо шаги по гравию или шум мотора проезжающей по шоссе машины будили меня. Временами, набрав полную грудь прохладного вечернего воздуха, я испытывал это несказанное удовольствие – вновь почувствовать себя самим собой. Наконец мне приснилось, что я еду на огромной скорости по безлюдным горным дорогам, окруженный роями мошек, выхваченных светом фар, все к одной и той же дальней долине, которая ждала меня там, внизу, со своими деревенскими домишками и мягчайшими перинами кроватей длиной метр девяносто, на которых я в конце концов смогу выспаться всласть.
Из транса меня вывело невыносимое ощущение удушья, и я замахал руками, стараясь освободиться от чего-то, что сжимало мне ноздри, как пинцет. Полностью проснувшись, я увидел Дюймовочку, хохочущую за окном машины.
– Куда ты провалился? Я думала, ты в туалете.
– Дюймовочка, черт тебя побери, не делай больше так, ладно?
– Чего?
– Не зажимай мне нос, когда я сплю. Терпеть этого не могу.
– Хорошо, только не сердись.
– Ладно, только так больше не делай. Я славно уснул, а ты перекрываешь мне кислород. Знаешь, какой это облом?
Я развернул машину, и Дюймовочка, нахмурившись, забралась на пассажирское сиденье. Теперь она строила из себя обиженную, чтобы загладить неловкость.
– Что, поехали? – спросила она.
– Сколько времени?
– Второй час.
– Второй? Сколько же ты трепалась со своими дружками?
– Да не знаю. Я думала, что ты пошел в туалет и скоро вернешься.
– Я сказал, что буду ждать в машине, просто дело в том, что, когда тебе чего-то не хочется, ты притворяешься, что не слышишь.
Она ничего не ответила. Вид у нее по-прежнему был насупленный. Я попробовал заговорить примиряющим тоном.
– Давай, включи кондиционер.
– Включай сам, дон Совершенство. Не знаю, где он.
– Черт, Дюймовочка, не будь такой злюкой. Видишь картинку? Красная – обогрев, синяя – кондиционер.
– Вот ты и нажимай. Хотела бы посмотреть, как ты ищешь эти кнопки, когда мы мчались по шоссе, как ракета.
– Ты сама сейчас взорвешься, как ракета. Валяй, поставь музыку. Сама найдешь кнопку, Лился моя Белоснежная, или мне поискать?
Дюймовочка развернулась и стукнула меня по плечу: вот тебе.
Хороший знак.
Я тронулся с места, и, сделав разворот, мы медленно покатили по Национальному шоссе. Дюймовочка просмотрела содержимое коробки с дисками и вытащила сборник хитов Дины Вашингтон. «Mad about the boy» окончательно растопил лед, и мы разговорились.
– Кто это были такие?
– Тони и Хисела? С ней мы вместе учились. Ты их не знаешь.
Не переходя за сто двадцать, мы ехали в сторону Барселоны, Дюймовочка подробно рассказывала мне про свои отношения с Хиселой, я слушал без особого интереса, а Дина Вашингтон делала все возможное, чтобы создавать шикарный фок. Подъезжая к дому, я свернул на Никарагуа и на минутку остановился в двойном ряду напротив офиса банка на Травесере. Настал новый деловой день; я не знал, имеет ли какие-либо ограничения карточка моего Неподражаемого Брата, но если несколько часов назад она, не пикнув, выдала мне сто банкнот, то и сейчас ничто не мешало выудить еще сто.
Все прошло хорошо. Дюймовочка вытаращила глаза, увидев столько бумажек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115