Этой рассеянной по толпе энергией нужно было овладеть и найти для нее выход, пока она сама не оформилась во что-нибудь непредсказуемое.
Стихийное, никем, по причине отсутствия бригадиров, не управляемое волнение выдвинуло, наконец, своего лидера – «пехотинца» из бригады Фили, Боксера – накачанного паренька с мощным загривком и не менее впечатляющим крутым лбом, приплюснутым, сломанным носом и выразительными живыми глазами.
Ему было лет восемнадцать, и он уже имел репутацию перспективного. Никаким боксером он на самом деле не был. Даже на ринге ни разу не стоял. Просто, в наездах на ларьки, с которых бригада Фили собирала дань в своем районе, Боксер действовал решительно и устрашающе, оставляя после своих визитов к строптивым ларечникам травмы, а иной раз и увечья. Его любимой манерой разговора был неожиданной апперкот, который он мастерски выполнял, не давая своему собеседнику даже договорить сакраментальную фразу «Торговля плохо идет...» Его репутацией были сломанные челюсти и сотрясения мозгов.
Последнее время отказов на его участке не было, все хорошо помнили о его нетерпеливости в разговоре, касающемся денег, и не нарывались. Разве что – новички, не верящие на слово мудрым предупреждениям людей бывалых, знающих, что выбитый глаз или сломанная челюсть не стоят дневной выручки... Боксер чувствовал себя «на гребне», в кадровом резерве на должность бригадира.
Никому, кроме Фили, Боксер, по большому счету, не доверял, и весь этот сходняк вызывал у него чувство тревоги, граничащее с ощущением опасности. Он уже не мог держать его внутри себя.
– Парни! – закричал он, наконец, выйдя на небольшую ровную площадку посреди оврага и подняв обе руки, чтобы привлечь к себе внимание.
Гудение оврага немного притихло. «Пехота» рада была, что затянувшаяся пауза закончилась, и готова была выслушать кого угодно, кто бы взялся сформулировать общее настроение...
– Я был дураком, когда согласился сюда прийти! А теперь, когда меня почистили, отобрали ствол и пропустили сюда голенького, да еще пинком наградили, я вообще кажусь себе последним лохом...
«Орда» отозвалась криками одобрения. «Разоружение» многим не понравилось. Боксер почувствовал поддержку, это его еще больше воодушевило.
– Мы все лоханулись, братаны! Вы о чем собрались думать? Какой-то ментовский пидор хочет на нас наехать! Вы хотите поверить ментам? Верьте! Но запомните – долго те не живут, кто им верит!
«Пехотинцы», внимательно слушавшие Боксера, все больше и больше напрягались. Участие в этом сходняке теперь не просто казалось им ошибкой, они были уверены, что, действительно, лоханулись... Овраг напряженно молчал, наливаясь готовностью к активным действиям... К каким? Никто из пехотинцев этого еще не представлял... К любым.
– Кто-то, не спросясь нас, поделил Москву... – продолжал выражать «народное» настроение Боксер. – Наши бригадиры выбрали какого-то лоха своим авторитетом. Опять – не спросясь нас. Я был против этого лохастого Шкипера... Я не верил ему! Я не верю этим парням с автоматами, что нас сейчас разоружали...
Боксер окинул возбужденным взглядом внимавшую ему «орду» и сформулировал вывод, который уже сам по себе сформировался в голове каждого пехотинца:
– Отсюда надо делать ноги! Но нас теперь хер выпустят отсюда. Это ловушка, братаны!... Ствол у кого-нибудь остался?
Овраг ответил молчанием. Если кому-то и удалось незаметно пронести пистолет, тот не спешил объявлять об этом всему оврагу...
– Парни! Если дернем все разом, они не сумеют нас задержать!
Атмосфера была готова прорваться массовым бегством с места сходки... Не хватало всего лишь повода, какого-то резкого движения, которое показало бы путь выхода из оврага сгустившейся до взрывоопасной концентрации психической энергии.
Боксер уже готов был совершить такое движение и задержался только потому, что вынужден был решить, как именно лучше «сделать отсюда ноги» – ломануться вверх по оврагу и пробиваться к железнодорожной ветке, или рвануть вниз и попытаться, перебравшись через Кровянку, уйти в сторону Даниловского кладбища...
Ему не хватило каких-нибудь пятнадцати секунд, чтобы дать старт массовому бегству из оврага. Но Боксер упустил свой момент, чем круто изменил свою дальнейшую судьбу. Сквозь напряженное молчание застывшей на старте «орды» донесся рокот мотора, и на краю овражного склона показались две «канарейки»... Бежать было поздно. Готовность дать деру сменилась желанием узнать, что же будет дальше... Любопытством, смешанным со страхом.
Коробов с Никитиным прибыли на двух машинах, остановившихся на склоне оврага. Коробов вышел сначала сам, затем открыл заднюю дверь откровенно милицейского уазика канареечного цвета и вытащил наружу трех арестованных бригадиров. Руки их за спинами были сцеплены наручниками, рты заклеены скотчем... Лица были темными от синяков и кровоподтеков. Все трое горбились и еле переступали ногами. Коробов распорядился найти опергруппу, начальником которой был капитан Аверин перед тем, как уйти на нелегальную работу, и прошлой ночью отдал ребятам трех бригадиров, сказав, что они замочили их бывшего командира. Предупредив, что все трое нужны ему наутро живыми... Живы те остались. Но не больше... Коробов вывел их на небольшой обрывчик, который было видно всей овражной «аудитории». Один автоматчик в камуфляже, который их сопровождал, ударами приклада по ногам поставил всех троих на колени перед сходкой...
Гудение оврага стало напряженным и угрожающим. Коробов вытащил пистолет и крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59