Везде пусто. Он даже заглянул в шкаф для белья. Закрыв дверцу этого шкафа, он опять ее открыл и взял две сложенные розовые простыни. Осталось проверить одну комнату на этом этаже, потом вниз, встретиться там с остальными. К тому времени Падерборн успеет разобраться с другими помещениями, за исключением «Хора». Тогда придет мгновение Хермана Фрея. Он должен отвести их в винный погреб, откуда есть вход в «Хор». Войти, выйти, и побыстрее в аэропорт.
Он остановился у последней комнаты, располагалась она прямо перед лестницей. Снизу донеслись голоса, и он задержал дыхание, но тут услышал отчетливо Падерборна: «Проверь оба окна». Затем — тишина. Ники попытался сморгнуть пот с глаз, ничего не получилось, и он вытер лицо простыней. Нервы грозили совсем разгуляться, и его уже не волновало, наложит он в штаны или нет.
Он открыл дверь и чуть не выскочил из собственной кожи. В комнате кто-то есть. Дерьмо. Он чувствовал присутствие, не зная, кто этот мерзавец и даже где находится. Ники уже был готов убивать, все равно кого, но потом расслабился. С улыбкой сказал себе, что опять все контролирует. Лунный свет. Он проникал в комнату через открытые ротанговые двери, выходящие на железный балкон, и освещал кого-то в большой кровати под москитной сеткой.
Ники Макс увидел маленькую фигурку в белой ночной рубашке, покоившуюся на нескольких подушках — голова двигалась из стороны в сторону в такт мелодии, которую этот человек беззвучно напевал. Отец Асбуна. Похож на труп. Очень больной человек, сказал о нем Фрей. Слишком больной, чтобы помешать кому-либо. Без помощи не передвигается. Ники увидел два кресла на колесиках, ночной столик, уставленный лекарствами, и другой стол, на нем остатки пищи. Явственно почуял запах судна, оставшегося не опорожненным, и гнилостный запах, неотделимый от очень старых и очень больных — запах этот напомнил ему отца, который вот так же гнил много лет, пока не сделал наконец всем одолжение, умерев.
Ники не понадобился фонарь, хватало лунного света. Он закрыл дверь, положил фонарь и простыни на пол, потом, держа пистолет за спиной, подошел к старику. Отвел сетку, вгляделся в сморщенное, лысое, беззубое существо. И еще у него были блестящие глаза слабоумного. Значит, старик не просто болен, он сенильный или чертовски близок к сенильности. Он смотрел в открытую дверь балкона на фейерверк над городом и яхтами в гавани, улыбался ярким цветам и напевал что-то из мелодий давних карнавалов, когда он был намного моложе и мог танцевать всю ночь.
Отец Асбуна повернулся со своей беззубой ухмылкой к Ники, а тот подумал — музыка твоей жизни сейчас кончится, старик. Ники улыбнулся ему, потому что разум старика не совсем угас. Ну уж нет. Он узнал сутану священника и прошептал: падре. Протянул свои костлявые руки к Ники Максу, а тот выстрелил ему два раза в голову. Никаких свидетелей. Ни одного.
* * *
Ники Макс сошел с винтовой каменной лестницы в прохладную, просторную гостиную комнату, грубые цементные стены которой были увешаны произведениями доколумбова искусства. Он прошел по плитке песчаного цвета к внутреннему круглому фонтану, где его ждали Падерборн, Лайделл Колмс и Эмил Осмонд. Улыбнулся Херману Фрею, который сидел один на белой кожаной банкетке у стены, украшенной ацтекскими и олмекскими масками. У старины Хермана вид по-прежнему был нервозный. Даже слишком.
Первым заговорил Падерборн.
— Все нормально. Тех двух охранников мы ликвидировали. Они сидели в кухне, пили пиво и смотрели «Империя наносит ответный удар» по видео. Я вижу тут халатное отношение к вопросам безопасности.
Ники Макс кивнул.
— Зажирели они здесь.
— Наверху все окей? — спросил Падерборн.
Ники подал ему две простыни, и пока немец основательно вымачивал их в фонтане, начал перезаряжать свой пистолет.
— Все окей, — ответил он после паузы. Об отце Асбуна Ники не упомянул.
Херман Фрей подумал, что манипуляции с простынями — самое странное из того, что делали при нем наемники. Смысла тут никакого не получалось. Но то же самое он мог бы сказать и об иглах, которые свисали с шеи Максимилиана как непристойные медальоны. Эти типы все сумасшедшие, все до единого.
Он наблюдал, как немец вытаскивает мокрые простыни из фонтана и показывает Максимилиану. Максимилиан дернул головой в сторону Фрея, тот весь съежился — что будет? А немец подошел и бросил простыни ему на колени: понесите, пожалуйста, будьте так любезны. Потом он приказал Фрею ввести их вниз, в «Хор».
* * *
Эдвард Пенни лежал на металлической кушетке, изо рта, носа и ушей у него текла кровь, он весь дрожал, буквально еле живой после телефона Такера. На нем по-прежнему были наручники, глаза залеплены. Он почувствовал, что его голову осторожно приподнимают, и услышал голос Асбуна — вот, выпей, компадре. У его губ появился стакан, Пенни сделал большой глоток и закашлялся, судорожно, сипло, ловя ртом воздух. Он не видел, как покачал головой Асбун, но слышал смех остальных. Вода была мыльная.
Недалеко надрывался стереокомбайн. Пенни беззвучно заплакал, чувствуя ту же вину и унижение, которые он замечал у других жертв пыток. Тело подвело его. Инстинкты тоже. Он хотел, чтобы все это оказалось кошмаром. И кончилось сейчас, сейчас, тогда он, проснувшись, вновь станет цельным человеком.
Но это не было дурным сном. Он всегда полностью доверял своим способностям, своему умению, а теперь это доверие разрушено. Гордость держала его на расстоянии от большинства мужчин, из-за этого расстояния ему казалось, что они меньше него. Теперь получается, что меньше — он.
Асбун говорил неторопливо, задумчиво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162