По его же признанию, Ноа Пембертон в тот день был занят очень важным делом. Кроме того, бесстрастность, проявленная Донном, когда я обратился к нему с просьбой помочь разобраться в деле Пембертона, граничила бы в таком случае с бесчеловечностью.
Как бы то ни было, на водохранилище Донн показал мальчику, как по гребешкам волн ориентироваться в направлении и силе ветра и как поставить паруса и руль, чтобы игрушечная шхуна легла на нужный курс.
— Выслушав капитана, — рассказывал мне Ноа, — я лег на живот и легким толчком спустил суденышко на воду. Как это было волнующе! Я часто наблюдал, как другие дети запускали на водохранилище свои кораблики. А теперь у меня был свой — и гораздо лучше, чем у других. Я побежал по берегу к тому месту, куда должна была пристать моя шхуна. Я видел, как она летит по воде, обгоняя ветер, и это мне не очень понравилось. Мне бы больше подошло, если бы она двигалась, пусть медленнее, но галсами. Я начал производить с ней эксперименты и в конце концов добился своего. Моя шхуна двигалась вперед, преодолевая ветер и набегавшие волны. Я застыл на берегу, приложив руку к глазам, и ожидал, когда мое судно пересечет океан и пристанет к причалу, потрепанное штормами и бурями. Вот что я тогда чувствовал и переживал.
— Вы были в курсе наших обстоятельств в то время, — продолжал Ноа. — Я смог легко пережить все обиды и превратности только благодаря своей детской невинности. Я прекрасно понимал тогда, хотя и не был в состоянии выразить словами, что мы потеряли свой общественный статус и спустились на класс ниже. Жили мы милостью моей тетки — пожилой дамы, которая носила парик и не любила и не понимала детей. В школе, хотя одет я был гораздо лучше большинства своих одноклассников, ко мне относились с обескураживающим равнодушием, а точнее, ничем не выделяли из общей массы. Достаточно быстро я осознал, что в классе, где одновременно учатся сорок человек, меня вряд ли выделят за мой неподражаемый ум… в наличии которого меня успели убедить рейвенвудские наставники, постоянно хвалившие меня и превозносившие до небес мои способности. Теперь-то я понимаю, что эти славословия определялись деньгами моего отца. Но, по правде говоря, обстановка в школе меня не испугала. Она, скорее, закалила меня и познакомила с реальной жизнью. Я проникся шумливым духом общедоступного общественного учебного заведения, хотя и не говорил об этом матушке. Каждое утро она отводила меня в начальную школу номер шестнадцать и каждый полдень встречала меня у выхода, чтобы отвести домой. Она очень опасалась, что общение с другими детьми нанесет мне непоправимый вред. Она не доверяла Нью-Йорку и всему, что было связано с этим городом.
Но вернемся к нашим баранам. Пока я самозабвенно играл со шхуной, запуская ее по бескрайней океанской глади, моя мать и капитан Донн сидели на скамейке позади меня и тихо о чем-то беседовали. Потом они начали прохаживаться, и я вполуха слышал отрывки их разговора, когда подбегал к ним, чтобы сообщить, как ведет себя на волнах мое суденышко. Это был в высшей степени странный и страшный разговор. Ничего подобного мне не приходилось раньше слышать, хотя я и воспринимал его без особого анализа… Но постепенно смысл сказанного взрослыми стал доходить до меня. Мне показалось, что безмятежно голубевшее небо вдруг потемнело, хотя это был всего лишь плод моего растревоженного воображения. Моя детская радость куда-то испарилась. Я снова и снова слышал голоса матери и капитана. Мне казалось, что они доносятся с моего нового кораблика, который плыл ко мне с грузом взрослых тайн и зловещих секретов. Я узнал, что мой отец по собственному произволу превратил нас с мамой в нищих, что он сделал это обдуманно. Мы остались без дома и средств к существованию, потому что он так захотел. Все свои деньги он вложил куда-то, и никто не знал куда. Все это удалось выяснить полицейскому капитану. Он специально выбрал погожий день и привел нас к водохранилищу, чтобы сообщить свою ужасную новость. Какой-то следователь написал заключение, я не понимал, какое именно. В нем-то и содержалась самая ужасная из новостей. Что же это была за новость? Неужели мой брат Мартин умер? Я почти перестал дышать, мне не хватало воздуха. Мы что, все должны умереть? Неужели кто-то убил моего отца и брата и теперь собирается отнять и наши жизни? И теперь этот кто-то придет за мной?
Я оглянулся и посмотрел на свою матушку. Вся подавшись вперед, со страдальческим выражением лица, она читала бумагу, которая лежала у нее на коленях. Вот она подняла руку и откинула со лба волосы, спадавшие ей на глаза и мешавшие читать. Я слышал, как она судорожно вздохнула. Оторвавшись от листка бумаги, она посмотрела на меня… Моя обычно спокойная и красивая мама была бледна как смерть. Капитан взял ее за руку. «Теперь оба они пропали без вести, миссис Пембертон… И все вернулось на круги своя. Вы превратились в ту же бедную девушку, какой были много лет назад, и снова рядом с вами сидит долговязый парень, вечно витающий в облаках». Я посмотрел на свой кораблик, качавшийся на волнах, и мне захотелось, чтобы он пошел ко дну. Я был страшно зол на капитана за его подарок. Видимо, он посчитал меня дураком. Этого я не мог стерпеть, мне стало горько и обидно.
* * *
Сам же я вспоминаю сейчас, что, когда капитан и Сара Пембертон вернулись домой, Ноа, прижав к груди кораблик, поспешил наверх. Пользуясь отсутствием миссис Торнхилл, Сара раздвинула занавески в гостиной и открыла окна, впустив в комнату прелестный сентябрьский вечер. Подали чай. Мы сидели, как на поминках, подыскивая друг для друга ободряющие слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90